Имперский сыщик. Аховмедская святыня
Шрифт:
– А чего тут думать, - деланно беззаботно отвечал орчук, хотя в голове у него все закипело. Как же, его сам господин спрашивает, - не говорят всей правды. У этого старика, как бишь его... Макар...
– Маар То Кина, - подсказал титулярный советник.
– У него глаза бегали. И рожу он два раза тер, верный признак.
– Так ты у нас физиогномист?
– Удивился Меркулов.
– Вы, господин, если обижать хотите, обижайте, я привычный, - потупился Мих.
– Только просьба одна, на людях не поносите.
Витольд Львович рассмеялся, наверное, впервые
– Физиогномика - наука чтения человека по лицу. То есть, посмотрел и сразу понимаешь, каков перед тобой собеседник, добр ли, зол, болен-здоров.
– Экие вы все слова придумываете заковыристые, - изумился большому уму господина Мих.
– А в общем ты прав. Маар То Кин волновался. Но говорил правду. Только ту, которую ему разрешил поведать Бруу То Вайл.
– Как же он запрещал, ежели молчал?
– У аховмедцев, помимо своего языка, есть диковинный метод общения, придуманный чуть меньше ста лет назад неким Морз Эс Эмом. Это своего рода способ кодирования. Ну, то есть...
– Меркулов увидел озабоченное лицо Миха и задумался, - смотри.
Он четыре раза постучал костяшкой пальца о деревянный обод сидения, причем после второго удара сделал небольшую паузу.
– Это на морзянке буква Л. А из букв можно складывать слова и общаться друг с другом. Выглядит лишь трудно, на деле ничего особенного. Один из гоблинарцев недавно и вовсе придумал передавать подобным образом сообщения по проводам.
– Чего только в мире не делается, - пошла у орчука от обилия сведений кругом голова.
– Другие пробовали передавать сигналы подобным образом с помощью света...
– Витольд Львович вдруг запнулся, поняв, что его занесло куда-то не туда.
– Так вот, Его Высочество сказал Маар То Кину, чтобы он не говорил о положении убитого. О каком положении, спрашивается?
– А спрашивал этой перестукивалкой на каком языке?
– Поинтересовался Мих.
– На аховмедском. Я умею на нем бегло разговаривать, знаю несколько их обычаев, отец научил, - сразу пресек дальнейшие расспросы Меркулов.
– Еще вопрос: Толмачевский переулок, один из самых проходных, после смерти аховмедца вдруг пустеет. Это на закате! А ведь Захожая слобода...
– Стоит до утра, - закончил известную в народе присказку орчук.
– Именно. Знают, кто это сделал, точно знают, но очень боятся. Ладно, с этим мы еще разберемся. Есть у меня пара идей. Вот только посмотрим, что там с Рее Ол Дейном. Человеческое тело, то есть, тело всякого существа, даже после смерти может многое о себе рассказать. Или ты противишься мертвым?
– Да бог с вами, господин, чего их противиться? Покойники самые незлобливые существа, что аховмедец, что человек. Другое дело живые. Вот кого опасайся. Я к другому. Покушать бы чего, господин. Вы не думайте, мне Его высокоблагородие Константин Никифорович авансу дал, я заплачу.
– Да, признаться, несколько забыл о еде, - смутился Витольд Львович.
– Вы, господин, не обижайтесь, я орчук простой, но вам бы с едой как раз дружить надобно. Любую пищу, что пожирнее, понаваристее, похлебки разномастные, каши явствовать. Мясо, опять же, но не жареное на катайский манер, когда весь сок из него выходит, а в супе, чтобы с бульоном. Можно картошку попросту отварить, натереть чесноком да зеленью посыпать...
– Понял, понял, - нетерпеливо отмахнулся Витольд Львович, раззадоренный рассказами орчука, вследствие чего у Его благородия призывно заурчала утроба. И правду ведь, почти ничего не ел сегодня.
– Но сначала в морг, а то чего доброго замутит еще.
– Вы зря это, господин, я не впечатлительный. Бывало и в мертвецких подрабатывал: мыл, убирал...
Они выкатились из Захожей слободы, пересекли Яулу, с ее вечно темными и дурно пахнущими водами, и оказались обратно среди людей. Ровным счетом ничего не изменилось, скорее уж тебя здесь могли приголубить сталью чаще или на худой конец попросту утянуть что из кармана, однако ж извозчик заметно успокоился. И сам орчук чувствовал себя "там" в стесненном расположении духа. Попривык он к людям, а те, хотя зачастую и шарахались его, но видев, что Мих смирный да не буйный, постепенно привыкали.
– Ваше благоро... господин, у меня к вам вопрос один.
– Говори, - кивнул Меркулов.
– Уж больно интересно, - признался Мих.
– Я об магии слышал, конечно. У орков она шаманская, у катайцев с джиннами связана, я аховмедцев с кровью. А вот о людской...
– Что ж, - Витольд Львович нахмурился, раздумывая с чего начать.
– Про Ковчег ты уж слышал поди?
Мих согласно кивнул. Кто ж про Ковчег не слышал? Надобно либо дремучим совсем быть, либо человеком, к этому миру вовсе не привязанному.
– Так вот, дворянские семьи, вместе с Его Величеством Иоанном Васильевичем, с Ковчегом связанные, получили от него силу. Магию то есть. У всех она различная, разной полезности и важности. Кто-то после этого стал известен, как, например, Аристовы, Телепневы, Лазаревы или Волжины. Другие, напротив, ушли в тень, хотя силы своей не потеряли. Третьи - слишком расплодились и практически исчерпали магию. Ты ведь знаешь, чем больше отпрысков в дворянской семье, тем слабее способность.
Мих о том не ведал, куда уж ему, орчуку, до таких таинств, но на всякий случай кивнул.
– Наша фамилия тоже из древних, - голос Меркулова при этом стал безрадостным, - но мы долгое время старались не участвовать в политических кознях, не пытались залезть наверх, поближе к Кремлю, но все равно попали под жернова заговора...
Витольд Львович замолчал и посмотрел на выступавшую из-за домов башню Моршанского детинца, обители славийских царей, а уже позже императоров. Мих проследил за его взглядом и чуть не перекрестился. Очень уж он этого Кремля боялся, да и на Пальной площади, не только для славийцев открытой, но и для всего иноземного люда, был всего один раз. И ладно бы причина какая была, но вот сидело внутри него что-то, то звериное чувство тревоги от кочевников по крови переданное.