Имперский вояж
Шрифт:
— Боже мой, — прошептала Элеонора. — Впору умереть, ей-богу.
Какое-то местное насекомое, скорее из любопытства, чем по злому умыслу, залетело О'Кейси в ухо, очевидно с желанием изучить неизвестную ушную раковину. Бедная женщина, собрав остаток сил, отчаянно затрясла головой, пытаясь избавиться от непрошеного гостя, и опять шлепнулась в грязь.
— Крепитесь, госпожа, — улыбнулся Мацуга. — До деревни Корда уже недалеко. Возьмите себя в руки. — Слуга опять потянул Элеонору за рюкзак и помог встать на ноги. От изнеможения женщину покачивало… она осторожно прислонилась к дереву. После недавней трагедии, приключившейся с Талберт, Элеонора сделалась более осмотрительной и внимательно изучала
Наконец группа уже двигалась ниже облаков, вступив в чащу таинственных и непредсказуемых джунглей, охватывающих большую часть территории планеты. Какое-то время путешественники шли вдоль реки, но болотистый берег вынудил их в конце концов повернуть южнее. В итоге они шагали параллельно реке на достаточном от нее расстоянии, так что рокот течения подчас заглушался шумом леса.
Повсюду летали и жужжали многочисленные насекомые. Мардуканские виды несколько отличались от земных: местные насекомые были шестикрылыми и имели по восемь ног. Для сравнения: у их земных прототипов конечностей было шесть, а крыльев — четыре.
Количество только различных видов всяческих жуков, тараканов, кровососущих измерялось тысячами. Они десятками роились над незваными пришельцами. Диапазон размеров был довольно широк: от очень маленьких, чем-то напоминавших москитов, которых морские пехотинцы называли просто скитами, до громадных, неторопливо летающих жуков, размером с небольшую земную сойку. Хотя абсолютная герметичность хамелеоновских костюмов не вызывала каких-либо нареканий, создавая непреодолимую преграду для самых яростных крылатых атак, имелись и определенные неудобства. Во-первых, костюм, безусловно, несколько сковывал движения, и периодически возникало непреодолимое желание его сбросить. Во-вторых, хотя костюм изначально и задумывался таким образом, чтобы беспрепятственно пропускать водород и кислород, именно это обстоятельство приводило к неожиданным последствиям: привлеченные интригующими запахами насекомые толстым слоем облепляли все поры костюма так, что дышать становилось почти невозможно. В страстном желании глотнуть свежего воздуха пехотинцам приходилось время от времени отстегивать шлемофоны, заглатывая вместе с живительной порцией кислорода стайку разномастных крылатых, которых потом долго приходилось выплевывать.
Впрочем, жужжание насекомых, пожалуй, можно было бы сравнить с еле слышным инструментом в гремящем оркестре разномастных звучаний. Звуки раздавались буквально отовсюду. Это и пронзительный свист, и хрюкающий рев, и душераздирающий вой, периодами издаваемый какой-то тварью, по всей видимости празднующей победу над врагом либо призывающей самку или самца.
Невозможно не упомянуть также и про запахи. Все благоухало и пахло на самые разные лады. Конечно, для большинства планет с преобладанием в атмосфере азота и водорода, и особенно для джунглей, в первую очередь характерны запахи гниения и разложения. Но эти запахи отнюдь не исчерпывали поразительное многообразие благоуханий, распадавшихся на тысячи, миллионы различных ароматов.
А краски!.. Это был какой-то разгул ярких тонов на фоне мрачных сумерек. Сочетание двойного слоя облаков и трехъярусной растительности, крайне редкое для земной флоры, таило в своих недрах великолепие, которое невозможно описать словами.
Ветви лиан, свисавшие над головой О'Кейси, венчались крошечными карминными цветками, своими острыми ароматами приманивающими десятки изумительных по красоте бабочек. Крылышки бабочек были гладкими, а не пушистыми, как у их земных прототипов, но такими же яркими. Неожиданно прямо в стаю роящихся красоток рухнул с ветки не то жук, не то паук пурпурного цвета и выхватил подвернувшуюся жертву. Стайка
Едва хищник расправился с бабочкой и взлетел обратно на дерево, как на О'Кейси пахнуло восхитительнейшим ароматом душистых цветков.
Почти вся группа уже проковыляла мимо, и Элеоноре пришлось поторопиться, чтобы вернуться в строй.
Надо сказать, что Панера не сильно заботила судьба “прихлебателей”, как он любил выражаться. Помимо Элеоноры и Костаса командир относил к ним и четверку пилотов шаттлов. Однако командир прекрасно понимал, что в случае успешного захвата космопорта на них ляжет основная ответственность по управлению межзвездным кораблем, а потому обеспечение безопасности четверки считал не менее важным делом, чем спасение принца.
Все же Элеонора чувствовала, что ни она, ни Мацуга не столь уж важны для Панера. Безусловно, капитан постарается взять порт ценой наименьших потерь, но если потребуется, то не задумываясь пожертвует жизнями этой странной докторши наук и чудака-лакея.
Элеонора не осуждала за это Панера, так как понимала, что ни о каком минимуме спасаемых жизней не могло быть и речи, и все же ей это очень не нравилось. Кроме того, она сомневалась, чтобы Роджер придерживался такого же мнения. Случись что — он наверняка бы стал возражать против потенциальной потери одного из членов его, принца, команды.
О'Кейси оскорбляло, что человек, ответственный за жизнь всех без исключения людей, рассматривает ее как прискорбное, неизбежное зло. На протяжении всех прожитых лет, сколько она себя помнила, окружающие условия всегда позволяли ей шагать по жизни своим собственным темпом, со скоростью, которую она сама для себя выбирала. Что касается академической карьеры, то ее продвижение в этой области было достаточно быстрым. Она помнила, например, что свысока смотрела на тех, кто остался на обочине науки, но ведь даже эти неудачники все равно нашли для себя что-то — может быть, не совсем то, что хотелось, и не совсем то, что удовлетворяло их в полной мере, но все равно нашли.
Здесь же ситуация была совершенно иной. Ей пришлось столкнуться с конкретным выбором: жизнь или смерть, с проверкой на прочность ее физических возможностей. Инстинктивно она чувствовала, что, если осмелится попросить передышки, ей наверняка откажут. Ее жизнь была не столь важна для осуществления миссии, и жертвовать ради нее успехом целой компании, безусловно, не станут. Так что ей и Костасу выбирать особенно не приходилось: или двигаться дальше, или умереть.
Но, честно говоря, получалось так, что страдала на самом деле только она одна: Костас, казалось, не испытывал особых трудностей. Вертлявый карлик-лакей тащил груз не меньше, чем, скажем, оружейник, но никто никогда не слышал от него, чтобы он жаловался или был чем-то недоволен. Элеонору это, откровенно говоря, изумляло.
О'Кейси выпрямилась и снова зашагала по грязной тропе, которая после стольких ног превратилась в настоящее месиво. Бойцы внимательно следили, чтобы никто не отставал и не удалялся в сторону от основного направления. Почувствовав, что она плетется в самом хвосте, Элеонора ускорила шаг и вскоре оказалась в центре процессии.
Оглянувшись на Мацугу, неотступно следовавшего за ней, она спросила:
— Скажите, вы не испытываете каких-либо неудобств в этом походе?
— Да нет, я бы так не сказал, госпожа, — ответил лакей, поправляя лямку на рюкзаке. Лениво прибив очередного скита, он подмигнул Элеоноре. — Конечно, мне раньше некогда не приходилось попадать в подобные переделки. Ситуация достаточно экстремальная, и я думаю, что всем приходится несладко, даже морским пехотинцам, хотя они этого и не показывают.