Импориум 2. Мрачные Тени
Шрифт:
Правда, в этой помеси сложно найти эту самую простоту. Мерзкая масса же начинает ползти вглубь комнаты. Омертвевшие руки перебираются по потолку и по полу, всё попавшееся им на пути гибнет или рушится. Сорвало и скинуло люстру, отшвырнуло в сторону кресло. Так мешается… Перед ней предстаёт юнец, крохотное тело теряется на фоне раскисшего теста. Но мерзость не пугает мальчишку, он терпеливо ждёт и тянет к ней руки как к матери. А тварь начинает обтекать вокруг человеческого обличья ребёнка.
Старуха крутится на обеденном столе, смогла немного приподняться. Остаётся последний выстрел, но нет сомнений, что всей этой массе и тысячи разорвавшихся снарядов будет мало.
Руки мертвецов вылезают из плоти твари хватаются за юнца, за его ноги, за его руки, за его голову. Им все равно до его глаз, на которые они давят, почти выковыривают. Им все равно до его горла, которое они перетягивают, не давая дышать. Но дитя и не сопротивляется действию своего Бога. Ему не претит и трупный запах с гниющей плоти. Опарыши и черви, что сыплются ему на голову. Разлагающемся рукам холодно, они забыли тепло, мальчик согреет их. Старушка не успела заметить, как юнец полностью исчез.
Уже не отпустят. В ещё более потемневшее пространство вернулись шум ветра, скрежет частиц пыли. Секунды для раздумий. В голове старой хозяйке как раз осела одна нестерпимая мысль – моя очередь. Тем временем одной зрительницей стало больше, она едва успела застать как мёртвые руки забрали мальчика к себе. Из комнаты на четвереньках выползла девчонка. Она уже не такая прыткая и безумная. И в глазах нет той радости, закралась в них печаль и какая-та часть испуга. Оторвалась последняя скоба с приколотой чёлки, лицо оголилось, бежит ручеёк из капель крови.
Деформации уже, поразившие мерзость, стали дополняться. Тело выгибается и изминается. Не берут пули, но трясётся как жиле. Издаёт глотательные звуки или что-то им подобное. Нечто перебирается от брюха к червям у плеч. Старуха наконец оцепенела, наблюдает за «совершенством» с раскрытым ртом и выпученными глазами.
Среди его уже слепых отростков-голов наружу вылезла ещё одна свежая, проваливается кожа выпуская на свет новое, почти что рождение, но куда более грязное и ужасное. Свежая голова не так уж и плоха, пока не похожа на остальные лысые и слепые. Лицо человека в сохранности, остались даже тёмно-каштановые волосы, разве только сложно их выцепить на фоне чёрной смолы. На месте нос, рот, уши. Лишь выражение стало пустым и безжизненным. Выпятились вены на щеках и лбу. Плохо на это смотреть, ведь голова юнца поднялась вверх, а тело валяется внизу, где у твари как коровье вымя мотаются мёртвые руки. Тело испускает много крови из разодранной шеи. Где была голова теперь дыра. Нет у тела и позвоночника, кровавая река тянется по спине. Назад это не собрать. Голова мальчика с тянувшимся за ней позвоночником двигается. Веки с огромным трудом разлиплись, в момент казалось, что они и вовсе не смогут разомкнуться так и будут тянуться, пока не порвутся. Теперь юнец часть органики. Ненужная, но на верном пути к упрощению. Так и будет мотаться среди остальных лысых голов, пока не станет как они гладкими и ровными.
Исчезает свет, нарастает шум урагана, грозится вот-вот пройти насквозь, снести и уничтожить. Слух привык к его приближению, и, когда молчит всё остальное, кажется, что настала тишина. Тишина в наведённом беспорядке, среди чёрных контуров вещей и застывших в одном положении предметах интерьера, а также некогда востребованного на фоне одиночества предметов досуга. Уже успела осесть пыль, и стало так мало движения. Каждая часть вокруг стремится к покою, остановить движение.
Тварь растянулась от пола и до потолка, и высоты трёх метров ей недостаточно, она простирается и дальше по ограничивающим поверхностям. Дуб, вместо ветвей плоть, в кронах головы, кора – разорванная кожа, сок – кровь, а основа утрамбованные органы и кости сожранных ей людей. Сколько массы – сотни сгинувших душ.
Рот юнца резко раскрылся, также неконтролируемо закрылся. Веки хлопают то одно, то другое, как и все мышцы непроизвольно сокращаются. Выражают несколько эмоций одновременно: и злость… и радость… и печаль. Всё очень асинхронно, если поднимается правый уголок губ, ему непременно будет аккомпанировать закрывающийся левый глаз. Явно, что не венец жизни, породниться и затем уйти в переработку мерзкой формой существования. Девочка-кукла внимательно наблюдает за деформациями лица своего брата, кажется, сопереживает каждой. В её глазах уже не из-под застилающих волос всё больше отчаяния. Дрожащая рука, обхватившая голую грудь, как и пальцы, мнущие кожу в районе сердца, тоже что-то выдают.
Наконец юнец замер, последнее застывшее выражение: изумление, наверно, так. Может быть, страдание? Его голова ещё подвластная спрятавшемуся внутри черепной коробке сознанию повернулась в сторону, посмотреть на свою родную кровь, усевшуюся на пороге. Их губы безмолвны, но выражения на лицах кажется говорят что-то друг другу. Полные печали вместе с проступившими слезами одни девичьи, и сожаления другие, что смотрят свысока. Их глаза одинаково зелёные, их волосы одинакового каштанового оттенка, схожие черты … одно детство… но разные судьбы.
Дальше до ужаса страшные слепые лица устремились на старуху. Голова юнца властью своего бога повернулась вровень остальным и замерла. Теперь все эти заплывшие ослепшие глаза смотрят на старую представительницу другой веры. От этих взглядов действительно стынет кровь, не хочется ничего так сильно как стать невидимой или лучше просто перестать существовать.
– Ты, – голос уже незнакомый, грозный и гулкий, но вырывается из тех же растрескавшихся губ мальчишки, точнее того лица, что порой срывается и начинает вертеться по сторонам как нечто чужеродное, явно от другого тела. – Создание своего жалкого творца, насмешка над истинным Богом. Время вашего существования истекло. Всех пожрёт ступающий…
В следующий миг из дальнего коридора донёсся звон разбившегося стекла. Затем в той же отдалённой части дома раздался хлопок, что можно отнести к разорвавшейся гранате. Послышалась тихая человеческая речь, и следом поспешил предупредительный одиночный выстрел. Страшный грохот, вскоре его будут называть звук надежды. Ветер, который заходит в дом следом за людьми, быстро пробежал по коридорам, заносит пыль уже сюда, на кухню.
– Осторожно… осторожно, – тихая речь.
– Не спеши…, проверь рядом, – тихая речь.
Глава 4
"Идёт сканирование документов… Данные получены, начинается обработка. Дожидайтесь окончания… Предупреждение: в связи с действием вооружённых радикальных организаций движение по автомобильным магистралям ограничено, если ваш статус не подтвердится, проезд не будет открыт. Планируйте маршруты" – звучит записанный женский голос из динамика небольшой уже порядочно проржавевшей станции. Последовала мелодия, правда, от неё не осталось ничего кроме задумки, вместо приятной игры инструментов слышится лишь скрежет и дребезжание. Видимо, сгорели транзисторы или что-то им подобное. В этих краях в руках человека не так много власти, куда больше у дождей и ветров. Тут скоро всё проржавеет и сгниёт.