Импориум 2. Мрачные Тени
Шрифт:
– Идите все, – звучит голос их командира, – поиграйте в темноте. Это ведь теперь наш дом. Я не люблю, когда в доме чужие.
Кто-то из группы тяжело выдохнул. Слов упрека не последовало, наверно, если выбирать из смертоносной бури, убийцы животных самым страшным будет гнев их командира. Они побрели в сторону лестницы, в районе зала свет их фонарей растворился. Чуть позже заскрипели ступени.
Их главарь остался у двери в подвал в лучах ещё более мрачного света. То ли близится ночь, то ли надвигается ядро бури, тьма становится густой и липкой. Многозарядная винтовка в его руках
Лицо старой хозяйке отчасти переняло урок, полно безумия и ужаса. К ней приближается пустынный гость, ей же претит встреча с его карабином и претит перспектива мотаться на брюхе твари. Она переворачивается со спины на грудь. Под руками мнутся мягкие туши трупов, они уже вряд ли осудят и от боли не закричат. Под тихий шорох мокрого платья, кладёт лицо на живот распоротой собаки. И жмётся к утилизированной кучи в надежде слиться с ней. Ни гладкие кишки на коже, ни запах не могут отвратить безумную старуху.
Свет фонаря упавший ей на спину не выдал её. В крови всё едино, как фарш после мясорубки. Волосы совпали с шерстью, а окровавленное платье с кожей. Он принял тело за труп, или вовсе не понял, что это человек. Так или иначе чужак закашлялся и быстро ушёл.
Гретти пошла следом. Если описывать как выглядит тело смерти, то определённо оно будет схоже с телом старухи. Кровь капает с ночного платья, за ней тянутся красные ручьи. На руках налипли волосы мертвецов, а в волосах запутались их кишки. Словно идёт вставший мертвец, переставляет холодные ноги. И словно за ней, поднимая с пола потроха, должны будут пойти все остальные.
Её потрясённого сознания коснулась-таки рука спокойствия. Идёт медленно и тихо, под рокот голосов со второго этажа, рёв, вырывающийся через разбитые стёкла. И бредёт в полной темноте. Шокированные глаза всё время открыты. Больше уже не моргают.
У дальней комнаты старуха остановилась. Неизвестно, что она различает в темноте, что видят её ослепшие глаза. Зачем остановилась? Шла ли она на выход? Заблудилась? Впрочем, многоголовая тварь этой комнатой тоже интересовалась. Стена и железная дверь испещрены следами огромных когтей. Отдельные вмятины почти вывернули дверь наизнанку.
И вот старая хозяйка сняла с шеи цепочку с одним единственным мотающемся ключом.
– Столько времени прошло, – вдруг зашептала, – я воспитывала тебя как сына, пыталась растянуть детство необычного мальчика. Слушать капризы, ни в чём не отказывать. Мы три раза в неделю ходили в парк, а четыре раза в месяц в кино. Но …
Голос сильно просел, стал монотонным шипением …
– Всё истекло, настал момент заботиться о себе самому. Самому есть, пить, читать, искать… жить. Ибо мир не терпит слабых.
Её речь словно зов матери, вот только ребёнку видеть эту окровавленную женщину явно не стоит. Задержалась пауза и она продолжила.
– Я дам ключ и последнее наставление. Последнее что ты можешь взять из старых рук, ибо их почти что нет, и меня нет. Не останется в мире никого кроме тебя самого. Прячься и жди – вот мой завет. Жди до тех пор, пока тишина станет невыносима. Лишь в момент, когда не будет сил терпеть безмолвие, и ты захочешь разрушить тишину, закричать во весь голос, лишь бы мир вокруг ожил… Ровно когда сердцебиение станет гулко отзываться в голове колокольным звоном, а дыхание покажется порывом шторма … Только тогда покинь свою комнату и дом, что стал твоим приютом. И иди ищи людей… только они смогут о тебе позаботиться.
По ту сторону двери кто-то скребёт ногтями. Даже из пустоты можно выловить печаль и горькую слезу.
Рука старой хозяйки дома просунула ключ под дверь.
Она под высокими потолками своего верного дома. Так началась когда-то в далёком прошлом её взрослая жизнь. В первый раз перешагнула через порог подаренного дедушкой особняка, когда семья была ещё полной. Под руку вёл стройный жених. Коса была заплетена вокруг головы, маленькая сумочка, платье, шляпка. От этого осталась только старуха…
Гретти добралась до входной двери. Не спугнет шум стихии. Не напугает её вой. Её ветер. И её песок. Старуха лишь выдернула засов, и буря сама открыла дверь. Поток душных объятий обхватил тело и понёсся дальше, снёс за спиной стойку с одеждой, скинул картину со стены.
– Вот же оно! – прокричала старуха.
На заднем дворе соседского дома идёт гигантский чёрный торнадо. Различима только воронка, которая тянется от земли к небу, а там вверху закручивается серая мгла, как будто бы смерч настолько огромен, что разорвал и растёр в пыль облака. Растрескавшиеся губы не обманули. Свет больше не появится. Всё вокруг становится пятном грязи, размазанным по земле чудовищной силой порождённой гневом стихии. Там, где стоит торнадо, рассыпается на части целый дом, а от упавшей рядом колонны не послышался даже грохот, ибо шум ветра всё заглушил.
Должно быть вскоре не останется ничего, земля освободиться. Пока же весь хлам поднятый с поверхности крутится и перемалывается в воздухе как в огромном комбайне. Над головой мелькают указатели, дорожные знаки, стёкла и то, что уже стало неразличимым металлоломом. Что-то из этого сорвётся с вихря и на огромной скорости врежется в здание, рухнувшие фрагменты стен снова затянет ветер. Ничему не устоять, по автомобильной дороге тянутся, словно бы едут к пропасти, проржавевшие каркасы грузовых машин.
Но и там, среди хаоса мироздания бродят…, ищут… Те… кого жажда мучает куда сильнее ветра. Они движутся и проходят сквозь ураганы. Их головы никогда не поднимаются, лица станут доступны лишь перед непосредственной встречей.
Гретти сделала шаг за порог…
Песок плотно облепит её окровавленное тело, превратив в высушенную мумию. Накинутый сверху халат сразу же сорвёт и унесёт высоко вверх. Под бомбардировкой стёкол и осколков штукатурки порвётся её ночное платье, а старая сморщенная кожа проколется в нескольких местах. Её собьёт с ног и придавит рухнувшей балкой…