Имя для сына
Шрифт:
— А ты все-таки к Рябушкину присмотрись, Сергеич. Присмотрись.
— Пока своим умом живу. Будь здоров!
Козырин не искал нужных людей, они сами находили его: летели, как мошки из темноты на яркий свет лампочки. Вились вокруг, жужжали, и каждый предлагал свои услуги. Со временем он к ним привык, и, исчезни они однажды он бы, пожалуй, и не знал, что ему дальше делать. Он привык к чужой зависти и к собственной значимости как к воздуху, без них ему нечем стало бы дышать.
Карпов, бригадир шабашников, осадистый, крепкий, словно вырубленный из цельного соснового комля мужик, прозванный Кирпичом, пришел
В основном обо всем договорились, оставалось только обсудить кое-какие мелочи, и для этого Козырин привез Кирпича на берег, но там оказался Рябушкин, а сидеть рядом с таким слишком шустрым типом он себе позволить не мог. Договорились, что Козырин сам приедет в ближайшее время в Полевское к Карпову. Собрался он только через несколько дней вместе с Авдотьиным.
Шабашники располагались на том же месте, что и в прошлом году. За околицей ровными рядами высились железобетонные опоры будущей фермы. Рядом — два зеленых вагончика, между которыми была натянута бельевая веревка, на ней сушились старая матросская тельняшка и большие мужские трусы. Гудела бетономешалка. Шабашники, все раздетые до плавок, загорелые до черноты, на приехавших не обратили никакого внимания — как работали, так и продолжали работать. Только Кирпич сразу же подался к ним тяжелым, неторопливым шагом.
— Вот это дисциплинка, я понимаю, — удивленно протянул Авдотьин.
Карпов по очереди сунул им тяжелую, железной хватки руку и попросил:
— Минутку подождите, место тут неподходящее для разговора. Вася!
— Ау! — откликнулся, отрываясь от работы, молодой лохматый парень с необыкновенно большими и синими глазами. — Тута я!
Кирпич неопределенно мотнул головой, и Вася тут же произнес:
— Понятно!
Исчез в вагончике и скоро показался оттуда одетый по всей форме — аккуратно выглаженные брюки, чистенькая рубашка, надраенные до блеска модные туфли. Бригадира здесь понимали с полуслова.
Через полчаса Кирпич, Авдотьин и Козырин сидели в березовом колке, возле родника, а Вася разводил костер, собираясь жарить на нем шашлыки. Времени деловой разговор занял немного, и Козырин четко — он во всем любил четкость — подвел итог:
— Значит, так, Карпов. Особняк доведете до ума, я вам плачу деньги. Авдотьин вам даст стройматериалы для фермы. Но за них ты должен рассчитаться. Вот сдадите и рассчитаетесь.
Кирпич согласно кивнул головой. Больше к разговору не возвращались.
Авдотьин принялся рассказывать анекдот, но Карпов, не дослушав его, крикнул Васе:
— Ну ты, посланец ада, скоро готово будет?
— Один момент.
— Почему посланец ада? — заинтересовался Козырин.
— Спроси у него. Он любит травить. Занятный парнишка. На вокзале нынче подобрал, пропился до копейки, сидит, дрожит с похмелья. Теперь вот человека из него делаю.
Шашлыки, которые подал Вася, были отличные — толк в этом деле он знал. За ужином повеселели, и Карпов, подмигнув, предложил:
— Слышь, Вася, народ вот интересуется, как ты в аду побывал?
Тот неторопливо, аккуратно вытер губы и, окинув всех взглядом, увидев, что сидящим рядом действительно интересно услышать его историю, начал рассказывать:
— Года четыре назад или пять, не помню уже, калымили мы в Егорьевском районе, домишко строили. Сляпали, сдали, честь по чести. Председатель нам двух баранов выписал, мы в лесок, шашлыков нажарили, водки набрали — не жизнь, а малина. Цымус! А поварихой у нас местная работала, тоже Сила с нами. Я давно чуял, что она ко мне неровно дышит. Ну, подпила, глазками стрель-стрель. По породе королева, и тут и тут — раз потрогать и помирать можно. Сердчишко у меня затрепыхалось, голова кругом. Ну я и вперед, в атаку! Слова там разные намурлыкиваю, где ладошкой задену, где покрепче прижму. А она ничего, хохочет, зараза, хохочет, а сама прямо вот так вот, ходуном вся. Эх! Загремел, короче, Вася Дремов под фанфары. Наши уже все хорошие, песняка давят, а я иду ее провожать. И подкатываюсь: может, чайком угостите? Она — дело известное: что вы, что вы, я не такая, я жду трамвая. Меня-то не проведешь, чую. Закатываемся к ней, понеслась роди мая! Говорить — слов нет. Вдруг слышу, двери — хряп! — настежь. Отец ее, это уж я потом узнал. И к стенке тянется, а на стенке ружье висит. Двустволка, как сейчас помню. Я еще брюки за ремень успел зацепить и в окно. Только созвякало. Чешу по улице, а старик за мной. Старик, старик, а прет, как сохатый. Я через переулочек да на берег. И надо же, поскользнулся. Упал, вскакиваю, глядь, а он курки взводит Я по берегу, туда-сюда, под обрыв, вижу — нора какая-то, в нее. Ужом, ужом… И в ад прямо…
— Как это — лез в нору, а попал в ад? — со смехом спросил Авдотьин.
Вася долго не отвечал, щупал затылок.
— Обыкновенно. Какому-то идиоту лодку вздумалось заваривать — это в конце лета! А там так делают — под обрывом нору роют, сверху выход, вроде трубы, в него чугун со смолой ставят. Влетел я в эту нору, а там еще угли не остыли, назад, а не могу, застрял. Я тогда затылком по этому чугуну, перевернул, а смола мне на голову. Не хуже чем черти в преисподней жарят. Месяца три потом ходил инвалидом, до сих пор вот блямбы на голове остались.
— А вылез-то как? — поинтересовался Козырин.
— Старик же и вытащил. Руками хлопает, причитает, ой, сыночек, родненький, да ты зачем туда залез, я же только попугать хотел, вроде шутки. Ничего шутки, да? Тащи, говорю, в больницу, пока я тут копыта не откинул. А потом он мне на ней жениться предлагал. Нет, говорю, благодарю покорно.
Над Васиным рассказом от души хохотали. А сам он светился довольной улыбкой, что угодил приезжим, с которыми так уважительно разговаривал бригадир. Возле костра в колке просидели до поздней ночи.
Домой Козырин ехал задумчивым, в мыслях он еще был там, у Кирпича, в его бригаде.
— Да, деловой мужик, — негромко протянул он. — У него есть чему поучиться. Вася и тот при деле — хорошее настроение обеспечивает.
— Тебе ли, Сергеич, завидовать, — удивился Авдотьин. — Да ты этому Кирпичу сто очков вперед дашь.
Козырин усмехнулся. Вот за что он держал Авдотьина возле себя — за откровенно завистливый взгляд. Человеку мало что-то иметь, надо, чтобы ему еще и завидовали.
А у Кирпича все-таки стоило многому поучиться.