Имя для сына
Шрифт:
— Обязательно упомяни об обслуживании. Обязательно. Это же черт знает что!
Андрей не удержался:
— Александр Григорьевич, можно вам задать один вопрос?
— Хоть два.
— Понимаете, я никак не могу разобраться…
Он хотел говорить спокойно и обстоятельно, но это у него не получалось. Голос рвался, и, уже не осторожничая, Андрей открытым текстом выкладывал все, что у него наболело на душе за последнее время, — свое недоумение, свою злость. Ведь получается так, что Козырин практически неуязвим. История с машинами, проданными налево, сошла ему с рук, торговля по запискам не прекратилась. А совсем недавно Андрей выяснил, что Козырин еще и скупает песцовые
Воронихин молча, внимательно слушал. Когда Андрей закончил, неожиданно спросил:
— Видел вчера фильм по телевизору?
— Смотрел. А при чем здесь?..
— Помнишь, появился секретарь райкома и всю беду за один день развел руками? Вот в этом и заключается главная ошибка. Ты тоже снизу вверх смотришь и думаешь, что я всемогущий бог. Если бы все мгновенно делалось по нашему желанию… Да, в некоторых вещах Козырин, конечно, хватил лишку, и мы с него за это спросим, но идеальных людей нет. А я смотрю еще и с другой стороны и вижу, что таких работящих мужиков, как он, у нас мало. И если мы его уберем, заменить будет некем. Это жизнь, Андрей Егорович, а в ней не только белое и черное, но и полутона есть.
А ведь Козырин именно на это и рассчитывает, вдруг осенило Андрея, рассчитывает, что слегка пожурят за недостатки, а самую суть, корень — не тронут. А недостатки… У кого их в работе нет? И можно спокойно жить дальше так, как ему хочется, — на широкую ногу, радуясь, что взял власть над многими людьми, а со временем возьмет еще больше. И будет эта привычка — хватать все под себя — расти и шириться, влезать корнями в почву, как растет и влезает корнями вглубь цепкое крапивное семя, залавливая брошенную, неухоженную землю. Крапива быстрее всего растет там, где земля находится в запустении. Но ведь души, как и земля, не могут быть в запустении! Не должно в них падать и прорастать крапивное семя!
— Согласен со мной? — спросил Воронихин. Андрей покраснел, смешался от неожиданного и прямого вопроса, но врать он не умел.
— Нет.
Крутояровский район Воронихин принял в середине шестидесятых годов. Дела в районе были из рук вон. В области так и говорили — Крутоярово под яр скатилось. К этому времени уже немолодой Воронихин досыта наелся несладкого хлеба председателя колхоза, бил крепко помят жизнью и хорошо понимал, что поднять район будет непросто.
На третий день после пленума райкома партии, на котором его избрали первым, Воронихин рано утром выехал из Крутоярова на стареньком «газике» своего предшественника. В райкоме предупредил, что вернется только через двое суток и что связь будет держать по телефону. Он мотался по разбитым полевым дорогам, был на фермах и в мастерских, разговаривал с людьми. И чем больше ездил, чем больше разговаривал, тем сильнее мрачнел. Из той долгой и невеселой поездки, из многих разговоров ему почему-то больше всего запомнилась одна поучительная история. Он ее и сейчас помнит во всех подробностях.
Машин на уборке, как всегда, не хватало, зерно лежало на току и могло загореться. Его надо было срочно вывезти на элеватор. Колхоз как раз находился возле бойкой дороги, которая вела в соседний район, и по ней к элеватору густо шли машины. Потеряв надежду выбить дополнительный транспорт, председатель взял в колхозной кассе деньги — все сотни пятерками — и вышел на дорогу. Останавливал пустую машину, идущую в соседний район (своих ближних соседей обижать побаивался), давал шоферу пятерку, и тот сворачивал на колхозный ток, грузился зерном и ехал на элеватор. К вечеру весь хлеб вывезли.
Тем председателем был Панюшкин.
Есть в этой истории, думал Воронихин, свой смысл и своя логика.
Вернувшись из поездки по району, он заперся в своем кабинете и обложился личными делами районной «кадры», хотя большой нужды в этом не было — он почти всех знал. Составил длинный список и против каждой фамилии рисовал плюс или минус. Плюсов было мало. Да, с такой «кадрой» район не поднимешь, пришел к жесткому, но верному выводу. Людей надо было воспитывать и растить, но на это требовалось время, а за дела с него спрашивали уже сегодня: район проваливал план по молоку, не выполнил по хлебу, и даже леспромхоз, который всегда выручал, отставал.
И опять Воронихину, сидящему в своем кабинете над списком, вспоминался Панюшкин, вышедший с деньгами на дорогу.
Нужны были крутые, деловые мужики. А такие по объявлению не приходят. И Воронихин искал. Строил для них дома, давал квартиры, сам ездил в город уговаривать жен, не желающих переезжать в райцентр или в деревню. Он все делал для того, чтобы вытащить район из прорыва. Не знал ни дня, ни ночи, ни отпусков, ни выходных и того же требовал от других. Каждый центнер хлеба, каждый центнер молока, каждое успешное строительство он принимал как победу. Тащил и тащил свой тяжелый воз по трудной, ухабистой дороге от одного столбика до другого, и ему некогда было смотреть по сторонам.
А посмотреть в это время стоило. Уже через несколько лет зазвенели первые звоночки предупреждений, правда не очень громко, и Воронихин их не услышал.
Проворовался Панюшкин. Одним из первых в районе он затащил в свой колхоз шабашников, за лето они «состряпали» на центральной усадьбе два жилых дома, и председатель расплатился с ними звонкой монетой. При дележке не забыл и себя. Была ревизия. Воронихин вызвал Панюшкина и устроил такой разнос, что от того летели пух и перья. Но отпустил живым. А результаты ревизии замял.
Через год после этой истории в одном из совхозов обнаружили «подпольное» стадо. В обиходе так и говорили — подпольное. Числилось на ферме сто восемь коров, а на самом деле их было больше. «Лишние» — коровы ни по каким документам не проходили, а молоко, полученное от них, вроде бы получали от «законного» стада. Таким образом вытягивали показательную цифру.
Стадо обнаружили в самый неподходящий момент — району вот-вот, по всем расчетам, должны были присудить первое место в области по животноводству. И снова от директора совхоза в кабинете Воронихина летели пух и перья, но директор, как и Панюшкин, отделался испугом, а дело с подпольным стадом замяли, спустили на тормозах. Зато район занял первое место в области, и Воронихин, умело пользуясь этим, под шумок выбивал стройматериалы, новую технику. Для пользы дела, считал он, можно пойти и на некоторый обман. Нужны, позарез нужны результат, победа, которые давали право на оправдание самого себя и тех людей, чьи не совсем благовидные дела он хранил в своей памяти, как в несгораемом сейфе. И эти люди знали: Воронихин может простить многое, скрыть от других, сделать вид, что забыл, но никогда не простит и не забудет одного — недостигнутого результата и победы.