Имя Кати
Шрифт:
– Нельзя по протоколам, – машинально ответил Павел. – Робот внезапным резким движением может нанести вред человеку.
– Не могу отрицать тот факт, – сказал робот, – что жизнь полна самых печальных неожиданностей.
И тут выяснилось, что робот прав, потому что произошла первая в тот октябрьский вечер неожиданность.
Павел, Анна и робот подошли к сутулой компании людей, стоявших на асфальте возле оброненного кем-то велосипеда. Мягкое итальянское солнце освещало не только милые деревенские постройки, мимо которых следовала велотрасса, но и всклокоченные головы и запотевшие
И Риччи Джеймс не был рад его видеть. Ну или Павел затруднился это уловить, потому что Риччи перекосило при появлении Павла.
– Добрый вечер, – поздоровался Павел по-английски и по-итальянски.
Ему никто не ответил. Все разглядывали Павла. Павел почувствовал себя странно и огляделся. Одет он был вполне прилично, галстук висел ровно, штаны были на месте. Слегка замяты, конечно, но это простительно: Павел тащился через полстраны на поезде и такси.
Робот Джеймса, остановившийся по правую руку от Павла, был одет в щёгольский полосатый костюм. И в целом выглядел как свежезаточенный карандаш, который жалко брать в руки – не то, что начинать им писать. Впрочем, время карандашей давно прошло: оно осталось в детстве вместе со старой английской прозой, дух которой стремительно испарялся из этого вечера. Начиналось время говорящих и ходящих роботов, которые ломаются и бунтуют.
– Ну так что же? – спросил Павел. – Где сломанный робот?
– Да вот он, – не своим голосом ответил Риччи и показал взглядом на «Дживса».
– Что? Разве это не ваш слуга? Я думал…
– У меня нет слуги. Это тот самый сбежавший психопат.
Павел медленно-медленно повернул голову и покосился на дворецкого. Дворецкий улыбнулся тонкими губами и Павлу стало окончательно не по себе.
– Всё верно, – сказал робот совсем другим голосом. – Я психопатический робот, которого тренировали как пособие для начинающих психотерапевтов. Кривые руки техника Джорджио и – как вы верно заметили – ещё несколько факторов, среди которых главным был ограниченный бюджет и то обстоятельство, что меня собирали из подручных… как бы это сказать… очень подручных материалов, привели к тому, что я сбежал от своих создателей.
Робот самодовольно оглядел собрание, продолжая тонко улыбаться.
– Но… – сказала Анна и замахала руками, как бы обозначая мысль «Так что же вы тут стоите, пока он распинается?». Робот встретился с ней взглядом и посмотрел оценивающе.
– Я очень дорогой, в меня жалко стрелять, – сказал он Анне. – Это корпус у меня слеплен из металлолома. А вот софт дорогой. Они вам сейчас расскажут всё то, что было нетелефонным разговором. Ой каким нетелефонным. И начнут упрашивать не стрелять. Если ещё не начали.
Посеревшая от тревоги кучка итальянцев продолжала мрачнеть на глазах, слушая, как робот заливается по-русски.
– Но… – повторила Анна.
– И да, как Павел верно заметил, со спины ко мне лучше не подходить. А вдруг я могу нанести вред человеку внезапным резким движением? А если выстрелить мне в ногу, то я от обиды и огорчения могу стереть весь ценный софт в своей черепной коробке. А это несколько тысяч человеко-часов, не имеющих
– Но зачем тогда вы…
– Я же психопат. Если быть точным, я обученная на психопатах нейросеть: идеальный сферический психопат в вакууме. Мне доставляет удовольствие провоцировать вас, красоваться, подвергать себя опасности. Я катил на велосипеде по этой трассе из Модены в Виньолу, но когда узнал про ваш визит, то удрал от погони, бросив велосипед. Пока они толклись тут, думая, как изловить беглеца без полиции (а никто не хочет полиции), я побежал через деревушку навстречу вам, чтобы самолично вас встретить, привести за ручку и присоединить к этой компании неудачников.
Робот широким театральным жестом указал на итальянцев.
Затем нагло прошёл в центр собрания. Люди расступились. Он поднял велосипед, обернулся и сказал: «Все исправные роботы работают одинаково, каждый сломанный робот сломан по-своему!». Сел на велосипед и укатил.
Песня Кати
Катя сидела в приёмной возле кабинета директора и барабанила пальцами по сиденью кресла. Кресло было обито кожей: чуть шероховатой, упругой. Катя бы с удовольствием украла такое домой. И хотя сидеть было удобно, Катя ёрзала. У неё даже созрел план отпроситься у секретаря в медпункт, там выпросить ваты, скатать два комка и заложить уши.
Потому что и здесь играла эта песня. Сколько можно? Сколько ей веков вообще?
Буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь
Учат в школе, учат в школе, учат в школе.
Автор, небось, пёрышко у птерозавра вырвал. Пришёл домой, в пещеру, ударил жену дубиной непонятно зачем, на всякий случай, наверное, поковырял во рту костью ящера, потому что мясо мамонта в зубах застряло, и решил, что детям племени как-то слишком хорошо живётся. И основал первую школу.
Гад такой.
Находить восток и юг, рисовать квадрат и круг
Учат в школе, учат в школе, учат в школе.
И не путать никогда острова и города
Учат в школе, учат в школе, учат в школе.
Почему бы не перепутать? Поехал в Тверь, а приехал на остров. Хорошо же: пальмы, песок и тысяча километров до ближайшего мудака.
Кстати, Юг Катя найдёт без всяких подсказок: она живёт на Юге Москвы. Восток ей находить не надо – там слишком дорогие районы. Вот заработает – тогда найдёт. Ну или прикажет навигатору, он отвезёт куда надо. Это же касается квадратов с кругами. Первое правило бизнеса: сперва найди канал сбыта, потом создавай продукцию. Найдёшь, кому продавать картины, тогда и рисуй хоть чёрный квадрат, хоть зелёный круг.
Из зелёного круга под потолком и доносилась эта ужасная песня. Её слышала Катя, робот-секретарь и растение в кадке. Робот дебильно улыбался, растение стояло смирно, хотя Кате казалось, что оно подбоченилось. Ужасно, должно быть, расти в приёмной директора школы: все эти потеющие, ёрзающие, пахнущие йогуртом и средством от прыщей школьники, светло-серые стены с едва заметным оттенком зелёного. Цветом, который должен успокаивать, но на деле исподволь напоминает о болоте, аптеке и госуслугах.