Имя Кати
Шрифт:
Анна сделала паузу. Психотерапевт слушал внимательно, не перебивая.
– Что-то ещё? – вежливо спросил он.
– Да, знаете. Сегодня я наорала на… Ну не то, чтобы наорала. Нагрубила этим…
Психотерапевт любезно протянул ей пластиковый стаканчик с водой. Анна отпила. Вода была безвкусная, бутилированная. Как у них в офисе. Что ж, это тоже офис. А для терапевта этот разговор – работа. Странно, что её проблемы, её психика – для кого-то повседневный труд. Наверняка у терапевта есть алгоритмы. Он пишет отчёты. Может, даже рисует диаграммы. Может, у него в голове сейчас строится схема лечения. Схема Анны.
Анна прочистила горло и продолжила:
– Я работаю в инвестиционной компании. Я не самая важная шишка, но… шишка. Поэтому ко мне то и дело лезут. Я уже иногда боюсь дверь в коридор открывать. Это как дверцей холодильника хлопнуть, и чтобы кот не прибежал. Пару раз даже в туалете ко мне подходили.
И я стараюсь им не грубить. Даже киборгам. Не люблю киборгов. Но стараюсь держаться. В конце концов, они не на мороженое денег клянчат, а для дела. Пусть и для какой-то ерунды вроде говорящего тостера. Больше инноваций богу инноваций! Ладно, чёрт с вами, давайте спустим деньги в унитаз, но по крайней мере это будет умный говорящий унитаз…
Когда выхожу в коридор, уже краем глаза замечаю людей, которые пришли меня окучивать. Обычно это молодая худощавая фигура, напряжённая. Если киборг, то обязательно почему-то сутулая.
Я стараюсь их отшивать максимально вежливо. Если не начинают манипулировать. Терпеть не могу такое. Вот и сегодня начали давить на жалость: «Вы обещали рассмотреть. Мы ждали и надеялись надеялись надеялись ждали надеялись ждали. Мы в вас очень верили». Будто отговаривают усыплять больную собаку.
– Вас это задевает? – спросил терапевт. – Почему?
– Потому что… – Анна запнулась. – Может, у меня просто колено саднило, вот я и сорвалась. А может, я всю эту историю про велосипед вам рассказала, только чтобы объяснить своё раздражение именно болью в колене. Хотя болит сильнее всего не колено, а душа. А может, я всю эту историю рассказала самой себе, чтобы у меня появилось объяснение. Кажется, я научилась врать себе, вот что.
Анна встала с кресла, подошла к зеркалу и вгляделась в отражение. Наверное, другие люди могут посмотреть себе в глаза и перестать себя обманывать, но у Анны с этим были сложности, о которых никому нельзя рассказывать.
– Это называется рационализация, – сказал терапевт.
– Знаю, – вздохнула Анна. – Если не хочешь в чём-то себе признаваться, придумай хорошее объяснение. Скажи себе: конечно, Анна, ты имела право нарычать на предпринимателей. Всякий будет раздражительным, если с утра приложился об асфальт. Да и всякий может взбеситься, если почует, что им пытаются манипулировать, что ему внушают чувство вины. Нет, это не твои скелеты стучат в шкафу. А хоть бы и скелеты. У всех скелеты! У кого меньше, у кого больше. У кого маленькие, у кого большие. А у тебя вот какие. Симпатичные, беленькие, ещё свеженькие. Косточка к косточке, зубик к зубику.
Анна помолчала и спросила терапевта:
– Что я сейчас делаю? Пытаюсь принимать себя такой, какая есть? Или я опять себе вру?
Психотерапевт улыбнулся и молча развёл руками.
Анна вздохнула и с укоризной посмотрела на врача. Мол мог бы для разнообразия и ответить на прямой вопрос.
– Ну знаете, – огрызнулся терапевт. – Чтобы я сказал что-то дельное, вам таки придётся прийти ко мне на самом деле. А пока я продукт вашего воображения, могу произнести только то, что вы и так знаете.
– Надеюсь, в реальности вы не будете таким злюкой, – буркнула Анна.
– Надеюсь, в реальности вы не будете засорять мой мозг длинными рассказами про событие века – падение с велика. А про работу зачем было?
– Я хочу сказать, что… ну вот я сегодня сорвалась на ребят. А я хочу стать лучше, я правда хочу.
– Ой-ой. Хочешь сказать, что пришла просить таблеток, но уж – да, конечно – не для себя? Для других?
– Ну да. Если я забочусь о своём психическом здоровье, то я делаю это не только для себя.
– Какая разница? Скажи просто: «доктор, дай таблеток».
– Доктор, дай таблеток!
Доктор достал стеклянный пузырёк с большими синими капсулами.
– Вот тебе, Аня, таблетки. У тебя болят воспоминания. Таблетки задавят воспоминания, ты успокоишься и прекратишь кидаться на людей.
Анна открыла глаза. Вместо офиса терапевта был её офис: серые удобные кресла, нейтрально-бежевые стены. Приятный мох в кадках. Всё как обычно.
Анна раскатала планшет, свернула письмо от Лёвы, вздохнула и открыла окошко записи к терапевту.
Приют
– Куда мы идём? – спросила Катя.
– Здесь, девочка, неподалёку есть заброшенный офис с большим уютным залом.
Катя сбавила шаг и посмотрела на Плёнку. Плёнка тоже явно был не в восторге и тоже замедлил ход.
– Не надо бояться, девочка. И ты, мальчик, не бойся.
– Сам ты мальчик, – буркнул Плёнка.
– Ну да, я мальчик, – добродушно согласился мальчик.
Пухлый молодой человек действительно выглядел совсем ребёнком, хотя вряд ли был сильно младше Кати.
– Нас там много. Таких, как ты, мальчик, и таких, как ты, девочка.
– Это каких? – нахмурилась Катя. – Я одна такая.
– Выбранных.
– Может, избранных? – переспросила Катя.
– Может, – охотно согласился толстячок. – Мы пришли.
Офис действительно выглядел заброшенным и находился в глубине квартала. Катя напряглась. Затем, толком не успев понять, что делает, незаметно активировала очки и сделала жест отправить свои координаты Ани.
– Не надо бояться, – сказал мальчик. – Я тоже сперва боялся. А потом перестал. С вами будет так же.