Имя мое — память
Шрифт:
Однажды Люси, набравшись храбрости, спросила у него про задание по английскому. Он указал на классную доску, где было написано, что им следует подготовиться к классному сочинению по пьесе Шекспира «Буря», но у него был такой вид, словно он хочет что-то добавить. Она знала, что он умеет разговаривать: слышала, как он общается с другими людьми. Люси приготовилась одарить его ободряющим взглядом, но, едва встретилась с его глазами цвета зеленого горошка, как на нее накатило такое сильное смущение, что она опустила голову и не поднимала ее до конца урока. Обычно с ней такого не происходило. Она была самоуверенной, знала себе цену и свое место. Росла в основном с девочками, но у нее было много друзей-мальчиков из ученического совета, гончарной
Был еще один случай в конце одиннадцатого класса, когда Люси приехала в школу забрать вещи из своего шкафчика, мучаясь при мысли, что не увидит Дэниела целое лето. В тот день она неумело припарковала белый ржавый отцовский «Блейзер» в двух кварталах от школы. Сложив на тротуар кипы бумаг и книг из шкафчика вместе с картонной коробкой, где находилась керамика, Люси осторожно пыталась открыть дверцу машины.
Сначала она краем глаза увидела Дэниела. Он никуда не шел и ничего не нес, а просто стоял, опустив руки и пристально глядя на нее с потерянным видом. У него было печальное и немного отстраненное лицо, словно он всматривался в себя и в то же время в нее. Повернувшись, она встретилась с ним взглядом, и на сей раз никто из них не отскочил в сторону. Дэниел так и стоял, будто пытался что-то вспомнить.
На мгновение Люси захотелось помахать ему рукой или сказать что-нибудь умное или многозначительное, но она просто затаила дыхание. Казалось, они действительно знают друг друга, и дело не только в том, что Люси целый год постоянно думала о нем. Казалось, он позволил ей просто немного постоять здесь, словно так много важного они могли бы сказать друг другу, что не было нужды что-либо говорить. Немного поколебавшись, Дэниел ушел прочь, а она принялась размышлять, что это могло означать. Позже она пыталась растолковать Марни, что это доказательство их взаимных чувств, однако та отмахнулась от нее, назвав эпизод очередной чепухой.
Марни считала своим долгом обуздывать чаяния Люси и даже выдвинула предположение: «Если бы ты ему нравилась, то догадалась бы об этом». Она часто повторяла эту фразу, которую, как подозревала Люси, вычитала в книге.
Дело было не только в том, что Люси хотела помочь Дэниелу. Не такой уж она была бескорыстной. Он ей безумно нравился. Ей нравилось в нем все: волосы на затылке, как он держится большим пальцем за край парты, как у него с одной стороны выбивается прядь волос, нависая над ухом. Однажды она уловила его запах, и у нее закружилась голова. В ту ночь Люси не могла уснуть.
Он мог предложить ей нечто такое, чего не мог ни один парень из школы: он не знал Даны. По сдержанному выражению их матери, Дана всегда была «проблемой», но в их детские годы для Люси она являлась кумиром. Люси не встречала более находчивого человека, умеющего так красиво врать, и притом всегда смелого. Смелого и безрассудного. Когда Люси совершала всякие глупости — то наследит в доме, то прольет кетчуп на пол, — Дана брала вину на себя. Она поступила так, даже когда Люси умоляла ее не делать, убеждая, что ей все равно, если ее отругают.
Дана приобрела дурную славу с девятого класса, когда Люси была в пятом. Поначалу Люси не знала, по какому поводу шепчутся старшие ученики и взрослые, однако догадывалась, что стыдиться есть чего. «У меня в классе училась твоя сестра», — многозначительно говорил тот или иной из ее учителей. В их дом перестали приходить ребята и даже не приглашали ее к себе, и она поняла, что ее семья совершила что-то нехорошее. Только Марни оставалась ее верной подругой.
К седьмому классу Дану называли в школе «Дневник Алисы», [1] и ее родители стали предметом бесконечных домыслов. Пьют ли они? Есть ли в доме наркотики? Работала ли мать, когда девочки были маленькими? Эти разговоры обычно оканчивались словами: «Они кажутся довольно симпатичными».
1
Книга
Ее родители выслушивали все это, низко наклонив головы, что только подстегивало недоброжелателей. Собственный позор представлялся им безграничным; проще было выслушивать порицания, чем совсем ничего не делать. Дана высоко держала голову, но прочие члены семьи бродили как потерянные, постоянно извиняясь.
Порой Люси старалась проявить лояльность, а иногда жалела, что ее фамилия не Джонсон, каковых в школе было четырнадцать. Она пыталась беседовать с Даной и, когда толку не было, убеждала себя, что ей наплевать. Сколько раз можно ставить крест на человеке, которого любишь? «Люси принадлежит к Броуардам, сделанным из другого теста», — услышала она слова учителя математики, сказанные им психологу-консультанту, когда она поступала в среднюю школу. И ей стало страшно от того, как яростно она уцепилась за эти слова. Люси подумала, что если постарается, то сможет что-нибудь исправить.
Дана отстала на несколько классов из-за плохой посещаемости и других прегрешений, не относящихся к учебе: наркотики, насилие, оральный секс в мальчишеском туалете. Однажды Люси увидела на письменном столе отца конверт с письмом, в котором Дану объявляли финалисткой национальной стипендии за заслуги по результатам ее отборочного теста. Странные занятия выбирала для себя сестра!
Она бросила школу в предпоследний день занятий, ровно за неделю до выпуска. Появившись вновь в день выпуска, она совершила свой драматический уход со сцены в самый разгар торжественной церемонии. Дэниел был, вероятно, единственным из знакомых парней Люси, не видевшим, как Дана срывает с себя одежду на лужайке перед школой в окружении врачей, которые, силой увозя ее в больницу в последний раз, стараются не дать ей выцарапать себе глаза.
В тот год в День благодарения Дана приняла слишком большую дозу наркотика и впала в кому. На Рождество она тихо умерла. На похоронах, состоявшихся в канун Нового года, присутствовали ее родные, Марни, а также бабка с дедом и сумасшедшая тетя из Дулута. Единственным представителем от школы был преподаватель физики, мистер Маргум, самый молодой из учителей. Люси недоумевала, почему он пришел — то ли Дана блистала на его уроках, то ли отсасывала у него или, может, то и другое.
В тяжелом наследстве Даны наиболее осязаемым из оставленного ей был метровый пятнистый лазающий полоз по кличке Пилорама, и Люси пришлось с ним возиться. Что еще ей оставалось делать? Мать не хотела заботиться о нем. Неделя за неделей Люси размораживала замороженных мышей и с неизменным унынием скармливала ему. Послушная долгу, она меняла ему лампу для обогрева. Думала, что, вероятно, без кипучей энергии Даны Пилорама умрет. И один раз, увидев в стеклянном ящике его высушенное, вялое подобие, она на миг поверила — со смесью ужаса и облегчения, — что так оно и будет. Но, оказалось, Пилорама прошел линьку и только. Лениво развалившись в углублении своей колоды, он выглядел посвежевшим. Люси вдруг вспомнила серые высохшие шкурки, которые Дана пришпиливала кнопками к стене своей комнаты — единственное ее поползновение к украшению дома.
В одиннадцатом классе Люси впервые позволила себе быть кем-то иным, помимо сестры Даны. Она была хорошенькой, и парни и девушки в конце концов изменили свое отношение к ней.
Прошлой осенью Люси выбрали старостой одиннадцатого класса. Две из ее глиняных работ, вазочка и миска, были отобраны на художественную выставку штата. Каждое мгновение свободы или успеха подавлялось вспышками вины и печали. Она ненавидела себя за то, что ей что-то нужно от окружающих.
«Знаешь, в этой школе у меня нет ни одного друга», — вспомнила она слова, произнесенные однажды Даной, словно было чему удивляться.