Имя ветра
Шрифт:
— Что?
— Ты еще многого не знаешь об архивах.
Она улыбнулась, открывая дверь настежь.
— Вот почему мне нужна твоя помощь, — объяснил я, когда мы направились обратно в хранилище. — Я не могу здесь разобраться.
— А что ты ищешь? — спросила Фела.
— У меня тысяча вопросов, — честно признался я. — Но мы можем начать с истории амир. Или с любых невымышленных сообщений о чандрианах. Хоть что-нибудь об этом. Я не смог найти ничегошеньки.
Я даже не пытался
— Я думал, тут все лучше организовано, — проворчал я.
Фела тихонько фыркнула.
— А как бы ты это сделал? В смысле, организовал?
— Как раз об этом я и думал последнюю пару часов, — сказал я. — Лучше разделить их по темам. Ну, знаешь: история, мемуары, грамматика…
Фела остановилась и глубоко вздохнула.
— Думаю, это надо прояснить. — Она наугад вытащила с полки тонкую книжицу. — Какова тема этой книги?
Я открыл ее и проглядел страницы. Она была написана почерком писца старой школы: витиеватым и трудночитаемым.
— Выглядит как мемуары.
— Какого типа мемуары? Куда бы ты поставил в отделе мемуаров?
Все еще листая страницы, я заметил тщательно вырисованную карту.
— Больше похоже на книгу путешествий.
— Отлично, — сказала Фела. — Куда ты поставишь ее в отделе мемуаров и путешествий?
— Я бы отнес ее к географии, — сказал я, наслаждаясь игрой, и перелистнул еще несколько страниц. — Атур, Модеги… Винт? — Нахмурившись, я посмотрел на корешок книги. — Сколько ей лет? Атуранская империя поглотила Винт больше трехсот лет назад.
— Больше четырехсот, — поправила Фела. — Так куда ты поставишь рассказ о путешествии, повествующий о месте, которого больше не существует?
— Тогда это будет относиться к истории, — медленно сказал я.
— А если она не точна? — дожимала Фела, — Основана больше на слухах, чем наличном опыте? Если она полностью вымышленная? Романы о воображаемых путешествиях были весьма модными в Модеге лет двести назад.
Закрыв книгу, я медленно задвинул ее на полку.
— Я начинаю понимать проблему, — задумчиво сказал я.
— Нет, не начинаешь, — возразила Фела. — Ты только краешек проблемы увидел. — Она показала на книгохранилище вокруг, — Вот, скажем, завтра ты станешь магистром архивов. Сколько времени у тебя уйдет на то, чтобы все это организовать?
Я посмотрел на бесчисленные стеллажи, теряющиеся в темноте.
— Да это работа на целую жизнь.
— Очевидность говорит, что не на одну, — сухо заметила Фела. — Здесь больше семисот пятидесяти тысяч книг, и это не считая глиняных табличек и свитков или черепков из Катуитены.
Она
— Итак, ты проводишь годы, продумывая безупречную систему организации, в которой даже есть удобное место для твоей истории-фантастики-путешествий-мемуаров. Ты вместе с хранистами проводишь долгие дни, медленно определяя, сортируя и переставляя десятки тысяч книг. — Она посмотрела мне в глаза. — А потом умираешь. Что случается тогда?
Я начал понимать, куда она клонит.
— Ну, в совершенном мире следующий магистр архивов продолжит мое дело, — сказал я.
— Ура совершенному миру! — саркастически заметила Фела и снова повела меня между стеллажами.
— А что, каждый новый магистр архивов имеет свои собственные идеи о том, как все должно быть организовано?
— Необязательно, — признала Фела. — Иногда бывает, что несколько магистров подряд работают по одной системе. Но раньше или позже приходит кто-то, уверенный, что знает лучший способ, и все начинается сначала.
— И сколько разных систем здесь было?
Я заметил слабый красный отсвет, мелькающий среди дальних стеллажей и направленный в нашу сторону.
Фела сменила направление, уводя нас от света и его носителя.
— Смотря как считать, — мягко сказала она. — За последние триста лет — по меньшей мере девять. Хуже всего было около пятидесяти лет назад, когда здесь сменилось четыре магистра архивов: по пять лет на каждого. В результате среди хранистов возникли пять фракций — всякая со своей каталожной системой, — причем каждая была твердо уверена, что она лучшая.
— Похоже на гражданскую войну, — заметил я.
— Священную войну, — уточнила Фела. — Очень тихий и осмотрительный церковный поход, где все уверены, что защищают бессмертную душу архивов. Они крали книги, уже занесенные в каталог другими системами, прятали книги друг от друга или путали их порядок на полках.
— И сколько так продолжалось?
— Почти пятнадцать лет, — сказал Фела. — Могло бы продолжаться и по сей день, если бы хранистам магистра Толема не удалось наконец выкрасть журналы Ларкина и сжечь их. Ларкинцы после этого были обезоружены.
— А мораль этой истории в том, что люди сходят с ума от книг? — мягко поддразнил ее я. — Отсюда мысль проверять читальные норки?
Фела показала мне язык.
— Мораль истории в том, что все здесь перепутано. Мы надежно «потеряли» двести тысяч книг, когда Толем сжег журналы Ларкина: они были единственными записями о том, где находятся эти книги. Потом, пять лет спустя, Толем умирает. Угадай, что потом?
— Новый магистр архивов пытается начать с чистого листа?