Имя заказчика неизвестно
Шрифт:
Приходилось сопровождать ценные грузы и днем, и ночью. Духи засады устраивали, мины разбрасывали. Понимали, гады, что без нас скучно будет. Они и сейчас все никак не успокоятся, воюют.
Ну, значит, был март месяц. Подняли нас ночью по тревоге и на вертолетах в Кабул перебросили. Надо, видите ли, сопровождать очень важную колонну из восьми грузовиков. Работа привычная, хоть и рискованная. Все шло как положено, по графику. Впереди и сзади БТР, вертолетчики дорогу контролируют. Вроде все спокойно. Едем, значит. Как только на перевал поднялись, как дадут по нам залп ракетами «земля — воздух»! Первый бронетранспортер взорвался, дорогу перегородил. Завязалась перестрелка, мы в соседнюю деревню. Не будут,
Димка тоже замешкался. Мы его потеряли в суматохе. Когда смотрим, духи уже волокут пацана по дороге. Стали стрелять, они в ответ. Вертолетчики подлетели, но кружат и не помогают. Ждут команды начальства. Нам от этого, конечно, не легче. Тогда духи орут: «Урус, гяур, сдавайся!» Димка без сознания, но еще живой, дышит. Они нас на него выманить хотели. Словно рыбу на червяка ловят. Женька весь задрожал, говорит: «Прикрой, Сема, я Димона отобью». Да куда там…
Тут наши получили приказ уничтожить груз вместе с деревней к чертовой матери. Такое началось!
Духи Аллаху молятся, а сами в грузовик и в горы. Напоследок, сволочи, проехали по Дмитрию колесами. Изуродовали ужасно. Так он и остался в пыли лежать. Наши с воздуха бомбят. Откуда им знать сверху, где свои, где чужие, — приказ ведь есть приказ. Взрывы, огонь, крики. Паника настоящая. Барабанные перепонки лопаются. Женька все же рванулся к другу. Когда подбежал, рядом взорвалась мина. Его в воздух подбросило, контузило сильно. Я сначала думал, что все, отвернулось везение от этого счастливца. Упал, лежит и не шелохнется. Потом смотрю, заворочался. Значит, ранен.
Целый час мы ждали подкрепления. Все-таки нас не бросили. Подоспели братки, даже две машины удалось спасти. Ребят сразу в медсанбат. Впрочем, Диме Панкину помочь было нельзя. Женя в себя пришел. Весь в крови, но держался молодцом. Его так и увезли вместе с погибшими. В том бою много наших погибло. Обидно, ведь перед самым выводом войск. Все уже домой лыжи навострили. Больше я Барышева не видел. Ему, наверное, операцию сделали и в санаторий на родину увезли. Тогда «афганцам» льготы большие были. А сейчас многих забыли. Миром правят те, кто в армии даже не служил и не хлебал солдатских щей…
Семен кончил свой печальный рассказ. Господи, сколько в его словах было горькой правды! Его руки дрожали, когда он наливал в стакан крепкий, захватывающий дух самогон. На глазах появились слезы, но они не имели ничего общего с пьянкой. Парень опять ушел в себя.
Я первый прервал затянувшееся молчание:
— Ты, Сема, не думай обо мне ничего плохого, однако я скажу тебе, что Евгений сейчас действительно изменился.
— Да я и сам вижу. Гляжу, он или нет? Такой гладкий, холеный, правильный. Вроде тебя. Может, мужику и надо быть таким? Я вот все свои двадцать семь в валенках да фуфайке проходил. Впрочем, что обо мне говорить, я ломоть отрезанный. Вот только чужим именем никогда прикрываться не буду. Да и за себя всегда постою, если надо.
— Слушай, шурави, теперь у меня к тебе разговор есть. Поклянись, что об этом никому не скажешь.
— За кого ты меня, Леха, принимаешь? Я тебе уже как брату верить стал, истинный крест!
— Тогда слушай и мотай на ус. Влип твой друг-сослуживец в крупное дерьмо, да и меня туда втянул. Я еще не все обмозговал, но кое-что уже понял. Женьку твоего я по-своему уважаю, но от меня тут мало что зависит. Все будет, как Бог решит. Не я за ним охочусь, а он за мной.
Мы разговаривали до самого утра. На улице начало светать, и первые петухи простуженными голосами пропели песню новому дню. Семен слушал мою странную историю, и хмель выходил из его головы. Действительно, такое нарочно не придумаешь. Я всей душой верил этому парню. Заикин вполне ожидал от своего бывшего военного друга такой решительности. Характер Женька имел недюжинный. Если он зашел так далеко в своей мести, то его следовало опасаться всерьез. Такой противник заслуживает уважения. Осознавая это, я все-таки стал относиться к убийце несколько по-другому. Что это было за отношение, трудно сказать, но хотелось верить, что мы можем найти общий язык. Ведь однажды это почти получилось. Желательно и вторую нашу встречу завершить мирно.
Мы расставались с Семеном Заикиным добрыми друзьями. Уже у самой калитки он вдруг задержал меня и, потупив глаза, попросил меня подождать одну минутку. Потом я видел, как он долго рылся в дровнях, пока не извлек на свет божий что-то замотанное в маслянистую тряпку. Когда он подошел ближе, я понял, что это было.
В измазанных руках Сема держал новенький, в солидоле пистолет Макарова и запасную обойму.
— На, возьми. Это тебе пригодится. С зажигалкой на АКМС не полезешь. Жаль только, что кто-то из вас проиграет. Оба вы, гляжу, парни неплохие. Просто не хочу, чтобы ты находился в неравных условиях. Если что, не теряйся, считай эту игру проверкой на вшивость.
Я стоял в нерешительности.
— Да бери же ты, пока даю. Это афганский трофей. Столько лет берегу.
На вологодском вокзале мне пришлось изрядно помучиться, чтобы добыть билеты на обратную дорогу. Когда же я наконец-то забрался в вагон, то заметил, что мимо окна моего купе промелькнула странная, неуловимо знакомая тень. Это была девушка, причем очень эффектная, одетая по самой последней моде.
«Интересно, — подумая я. — Что за наваждение и почему эта дама уж очень похожа на жену Заикина? Может, сестра ее? Так почему же терпит такую нищету своей родственницы, не поможет ей?»
Впрочем, ответ на свой вопрос я так и не получил. От ночного запоя болела голова. Пришлось принимать экстренные меры. Выпив пару бутылок припасенного заранее пива, я забылся тяжелым сном. Мелькали в нем и Семен, и Вика, и эффектная девица, проплывшая по перрону вологодского вокзала, и убийца с кладбища, еще какие-то смутные образы, и все казалось мне, что еще немного — и круг замкнется, все станет на свои места…
Вагон поезда, преодолевая пространство, нес меня строго на юг…»
Глава одиннадцатая
Щербак нашел любопытный документ, который, судя по всему, Похлебкин сдал на хранение своей аспирантке вместе с собакой. Алейникова, не будь дурой, сунула его на дно большой упаковки собачьего корма «Чаппи».
Так вот, долговая расписка, данная неким Виталием Константиновичем Гончаром Игорю Анатольевичу Похлебкину в том, что он берет у него в долг двести пятьдесят тысяч долларов (250 000$), — это была штука серьезная. Расписка была составлена по всем правилам и заверена нотариусом. Учитывались проценты, набегающие в случае невыплаты в срок. Довольно значительные проценты.