Имяхранитель
Шрифт:
– Так и было?
– Почти, – беззастенчиво врал Оломедас. – Правда, несколько особо экзальтированных почитателей монарха упало от переизбытка чувств. Обморок.
– А юшка, стало быть, из носа пошла? – Иван, усмехаясь, кивнул на кровавые разводы на стенах, потом задрал голову. – И, разумеется, потолок заляпали совершенно случайно?
– Даже не знаю, как получилось. – Диего, дурачась, пожал плечами. – Зато, наоборот, точно знаю, что не получилось. В парк мои оболтусы все-таки опоздали. Даже представить боюсь, что случилось бы, не окажись ты расторопнее всех. Узнал тех четверых?
Иван посерьезнел и сощурил глаза.
– Принцы, – только и шепнул одними губами.
Впрочем, Оломедас понял его превосходно.
– Гастон, Фридрих, Александр и Юлий, – понимающе кивнул шеф охранки. – Василий жаждет набросить на каждого пеньковый галстук. Но я не уверен, что удастся доказать их причастность к попытке переворота. Слишком хитрые лисы.
– А обломок, разумеется, не свидетель, – усмехнулся Иван. – По определению. Да я и не хочу. Малыш Ромас в безопасности, а на остальное – плевать. Хоть прорви тут у вас канализационные
– Когда ты их с Паломой отправляешь?
– Вернусь домой и сразу отправлю. Пусть успокоятся. А между прочим…
Иван, усмехаясь, прервался и исподлобья взглянул на шефа охранки.
– Чего замер? Ну? продолжай.
– Не далее как час назад я имел беседу с их превосходительством придворным прорицателем Илли.
– Он останется жить? – полушутя вопросил Диего.
– О, да! Жив, здоров и предельно доволен жизнью. Кстати, их пьяное превосходительство клятвенно побожились, что пророчество о маленьком Ромасе – истинная правда. От первого слова до последнего. А я склонен людям верить!
– Так вот откуда у придворного прорицателя свежий синяк, взгляд затравленной лисицы и кристальная трезвость во взгляде! – понимающе прошептал Оломедас и едва не расхохотался. – Вера в людей порой творит чудеса.
Палома и Анатолий стояли у портала в квартире Ивана и смущенно прощались с хозяином. Пятерка агентов охранки находилась при спасенных неотлучно.
– Куда подашься там ?
– Не знаю. – Палома пожирала Ивана глазами, а малыш все порывался освободиться от объятий матери и влезть в чудной аппарат. – Станем путешествовать. Пусть растет спокойно. А когда вырастет…
– Там и поговорим, – продолжил Иван. – Глядишь, и впрямь повезет с мальчишкой Перасу.
– Ты ничего не хочешь спросить? – Палома ждала от имяхранителя одного единственного вопроса. Того, что мог бы перевернуть ее… да что ее – несколько жизней!
– Боюсь, – усмехнулся Иван и повторил для пущей значимости: – Боюсь.
– Раньше ты ничего не боялся, – прошептала Пальма. – И никого. А уж наглости в тебе было… Мог закадрить любую девушку, даже Ро…
– Тут, на Перасе, малыш в опасности, – перебил ее Иван, пряча глаза. – Нельзя вам оставаться. Пусть пройдет время, а там поглядим.
Палома сердито дернула плечом и, ухватив Анатолия за руку, шагнула в раскрытую дверь лифта. Иван передал ей дорожные сумки. Закусив губу, бросил прощальный взгляд на женщину и ребенка. И решительно захлопнул дверь. Все.
Все.
Потом имяхранитель проводил агентов охранки (подчиненные Оломедаса попрощались с ним весьма сочувственно, как простые люди, а не как официальные лица), подтащил стул к открытому окну и, оседлав деревянного скакуна, забросил ноги на подоконник.
Врывающиеся в комнату порывы ветра несли с собой шум города. Мальчишки под самым окном играли в пристенок. Сердито и басовито урча, по улице протарахтел автомобиль. Разносчики газет бойко предлагали вечерний номер «Горожанина».
– Кхе, кхе, – кто-то сипло прокашлялся за спиной. – Прошу простить, но дверь была открыта.
– Что-то случилось? – не вставая со стула, Иван обернулся. – Дражайший Якко Волт! Мне кажется, вы чем-то взволнованы. С нас взыскали огромную недоимку? Вы не обидитесь, если я не буду вставать? Устал неимоверно!
– Что вы, что вы! Конечно, сидите! – финконсульт довольно потер руки. – У меня очень хорошие новости! Знаете ли вы, что подушный налог теперь можете платить вполовину меньше, чем прежде? Вполовину меньше! Я покопался в налоговом уложении и обнаружил крохотную лазейку, куда мы смогли нырнуть. Очень интересное положение! Оно касается авторского права. По закону вы способствовали творческой деятельности полноименных, которых спасли от зубов горгов. И таким образом являетесь соавтором-компаньоном в тех делах, которым они посвятили себя после спасения! Я подал соответствующий запрос в коллегию юстиции – вот ответ! Вы признаны соавтором полноименных, бывавших под вашей охраной! Поздравляю! Вы фактически полноименный, при отсутствии Имени! Феноменально!
Иван устало кивнул:
– «…И каждый день мне снова внове, готов узнать – не узнаю, и все старо, и голос крови низводит оторопь мою».
ДЕЛЬТА
…На расстоянии шестнадцати морских миль Столбовой-и-Звездный опоясывает кольцо Сорока Четырех островов (называемых также «землями»), похожих один на другой, точно бобовые зерна из одного стручка. Сорок четыре гладеньких бобовых зерна, обращенных вогнутой стороной к Столбовому-и-Звездному, площадью со средний европейский город каждое. Среди них найдется пяток Рудничных, пара Механических и пара Кузнечных. Имеются Мануфактурный старинный, Мануфактурный новый и Земля Тонких Шелков. Стеклодувный. Фарфоровый. Неполный десяток Многоукладных островов, именуемых предельно невзыскательно: М-1, М-2 и далее до девятого. Большинство же остальных островов занято под сельскохозяйственные посевы и выпасы для скота. Это – Житные Земли. Населяют их, соответственно, земледельцы и животноводы. Нивы там тучны и изобильны, тучен скот, тучны пастыри, тучны хлебопашцы, виноградари, птицеводы, их собаки. Тучны кошки. Даже крысы и мыши толсты и неповоротливы. Подчас кажется, что и сама тамошняя жизнь не идет, а лениво топчется на месте, подумывая: ах, сколько можно суетиться, не пора ли, наконец, прилечь? Впрочем, то же самое (с разной степенью приближения) можно сказать и о прочих упомянутых нами островах.
Однако есть среди сорока четырех бобов-близнецов несколько мест, совершенно лишенных подобного элегического течения бытия.
В первую очередь, бесспорно, заслуживает упоминания мрачный Погребальный, представляющий собой один грандиозный крематорий. Стоит выдолбить в его горячем базальтовом
Усопших привозят на остров спустя сутки после остановки сердца на багровых и черных барках с багровой и черной парусной оснасткой. Барки увенчаны черно-белыми вымпелами – длинными-длинными. Когда они полощутся по ветру и резко хлопают тонкими концами-бичами, дыхание перехватывает от скорби по тем, чей путь, как бы ни был долог, увы, завершился. Разумеется, не все умершие прибывают на Погребальный под траурными парусами и под канонаду салютующих вымпелов. Многие отправляются в последний путь на весельных лодках перевозчиков-харонов, отмеченных только черно-бело-красным флажком на корме. Бывает, останки транспортируются «труповозкой» – пропахшей разложением грязной посудиной, где сам экипаж давно уже напоминает внешностью постоянных «пассажиров». А иных покойников, упакованных в плотную бурую дерюгу с желтой полосой на боку, доставляют ночами скоро и тайно на моторных катерах люди, чьи лица скрыты зеркальными масками. Это прискорбные гонцы Коллегии общественного здоровья. Случается, внутри дерюжного свертка различимо шевеление. Но погодите вздрагивать в ужасе. Здесь, на Перасе, далеко не всё, выглядящее живым, таковым является, но порой чем-то, жизни откровенно враждебным.
На память родственникам умершего, если таковые существуют, погребмейстер выдает тонкую пластину оплавленного камня с выбитым на полированной грани именем, датами рождения и смерти. Никаких надгробий. Ни для кого. Вне зависимости от способа прибытия на остров, способ захоронения тел неизменен и одинаков для всех: колодец в базальте, подземное пламя. В одном и том же горниле могут последовательно обратиться в дым родовитый эвпатрид, испустивший дух в канаве колон и самоубийца-обломок. Ибо Погребальный – единственное место внутри Пределов, где реально кончаются все различия… Следует заметить, так было отнюдь не всегда. Однако после сравнительно недавней пандемии У-некротии, когда тысячи мертвецов-упырей полезли из земли в поисках живой плоти, прочие способы погребения строжайше запрещены чрезвычайным указом Императора Перасского Василия XVIII.
Следующим претендентом на звание беспокойной земли выступает Химерия. Девственные леса этого острова (крупнейшего из сорока четырех и стоящего несколько наособицу) заполнены жуткими тварями всех размеров и различных степеней разумности. Существа непрерывно пожирают один другого, а случится встретить человека – не побрезгуют и им. Строгой научной классификацией чудовищ никто никогда не занимался, и общим чохом их нарекли химероидами. Остров считается запретной территорией, а, следовательно, влечет к себе всяческих искателей приключений, охотников и просто идиотов. Возвращается с Химерии только каждый четвертый из испытателей удачи. Впоследствии еще половина умирает от ран и неопределимых (к счастью, всегда незаразных) болезней. Выжившие авантюристы могут хвалиться великолепными шрамами и экзотическими трофеями вроде чучел или черепов химероидов. Впрочем, за большинство таких трофеев можно очень просто угодить прямиком на другой остров. На крайне безрадостный остров Сибирь-Каторга. Химероиды строго охраняются законом, поэтому трофеями не кичатся. Для похвальбы остаются шрамы. Не так уж мало для идиота.
Кроме Сибири-Каторги существует земля не менее, а возможно, и более печальная: остров Покоя и Призрения – обитель калек и уродов, изгоняемых перасским обществом из своей здоровой среды поистине беспощадно. И если отсутствие у периона, например, пальца (двух, трех) еще кое-как терпится, то отсутствие всей кисти – никогда…
ПЯТНА НА СОЛНЦЕ
Я люблю тебя, дьявол, я люблю тебя, бог,
Одному – мои стоны, и другому – мой вздох…
…Ну, хорошо, предположим, что я на самом деле дура. Даже непроходимая дура, как об этом твердят соседи, но зачем кричать об этом на каждом углу? Впрочем, плевать! Я достаточно высока, чтобы смотреть на разносчиков нелепых сплетен сверху вниз. Еще и глаза сделаю блюдцами – такой неописуемой синевы они не увидят нигде, кроме как в небе, и вот тогда мы посмотрим, кто дура, а кто – просто непроходимый завистник.
Жизнь не удалась. Увы! Мало того, что я высока и по здешним меркам уродливо синеглаза, так в добавление ко всем «грехам» еще и не замужем, и это в свои-то тридцать! С такой-то статью! По прошествии мало-мальски разумного времени, необходимого для раздумий, вердикт соседей последовал незамедлительно – стервь! Определенно, стервь, замуж которую не берут из-за врожденного сволочизма и неуживчивости характера! Особо могу отметить супругу бакалейщика со второго этажа, ядовитую половину торговца пшеницей с третьего этажа и жену начальника какого-то отдела из префектуры. Это прелестное трио отточило орудие пыток (читай – языки) до крайнего предела совершенства. А что прикажете оттачивать мне? Меч? И рада бы, да невозможно. Вот и точу карандаш, а страдает в результате всего бумага, которая, как говорят, выдержит все.