Имяхранитель
Шрифт:
– А уж это ты сам решай, – усмехнулась Сонюшка и поцеловала его в нос.
После этого разговора Иван стал часто задумываться, согласится ли София оставить храм и переехать жить к нему. Потребовать ответа прямо он никак не осмеливался. Боялся услышать «ни за что, обломочек».
«Спрошу в последнюю ночь, – постановил он наконец. – Чтобы, если откажет, уйти и не видеть больше никогда».
Однако когда эта самая последняя ночь подступила вплотную, Сонюшка исчезла. На двери домика обнаружилась записка: «Имяхранитель, в этот раз бди за Феодоркой один. У меня скопилась уйма
– «Твоя»! – довольно повторил Иван вслух для самого себя.
Других слушателей не было. Кусай, мошенник, тоже как на грех куда-то запропастился. Верно, удрал с Сонюшкой.
Иван бережно свернул записку, спрятал в карман и направился к подопечной.
Встретились возле мощеной гранитом площадки с сосной в центре. Тут когда-то три Цапли хотели выцарапать Феодоре глаза, выдрать волосы или просто наставить синяков. На этот раз девушка оказалась одета в костюм-сафари песочного цвета, короткие сапожки в тон, совсем без каблуков, зато со шнурами и пряжками, и крошечную шляпку с фазаньим пером.
Иван бросил взгляд на небо. Хотя чего смотреть – полнолуние. Было совершенно непонятно, зачем Цапля вырядилась. Все равно ведь рано или поздно придется раздеваться. «Ну да дело ее», – подумал Иван и спросил:
– Куда барышня желает прогуляться сегодня?
Она посмотрела на него с внезапным интересом и ответила игриво:
– С таким кавалером – куда угодно.
– Тогда позвольте предложить локоток, – включаясь в игру, сказал он и сделал левую руку крендельком.
Она рассмеялась и прижалась к его боку. «Ого!» – подумал Иван и провозгласил:
– В таком случае, куда глаза глядят!
– Да, мой господин! – согласилась она и… куснула его за мочку уха.
«Ого!» – подумал он снова.
Спустя каких-нибудь десять минут, яростно лобзая ее ключицы, торопливо срывая с нее дурацкие тряпки, которых, казалось ему, чрезвычайно, дьявольски много, Иван не думал больше ни о чем. Только на мгновение у него мелькнула мысль, что даже Ипполита не всемогуща. А потом умение Феодоры превратило их в пару исступленно сочетающихся животных.
К реальности его вернуло знакомое щекочущее ощущение под ложечкой. Неподалеку кто-то подул в беззвучный свисток, призывающий «диких».
– Сонюшка? – громко крикнул Иван и стал натягивать панталоны, крутя головой в поисках Феодоры. Части ее одежды были разбросаны буквально повсюду, сама же Цапля куда-то пропала. Он крикнул еще громче: – Сонюшка, это ты, девочка?
Ответа не было. Он быстро закончил одеваться и позвал:
– Феодора!
Снова тишина, только резко шуршат ветки, раздвигаемые массивными телами. Иван растерянно заметался, но скоро опомнился, взял себя в руки и закрыл глаза, слушая внутренний «компас». Горгов рядом не было, это очевидно. Однако страх, отдаленно напоминающий страх ноктиса, присутствовал и шел откуда-то слева. Имяхранитель бросился туда.
Троица «диких» медленно надвигалась на Феодору. (Опять три, мелькнула
Иван пронзительно свистнул, чем сразу же привлек внимание «диких» к себе.
– Пшли прочь, быстро! – он погрозил гигантским бабам кулаком. Кличек их он доподлинно не помнил, знал только, что похожи на «Бару», поэтому выкрикнул первые пришедшие в голову: – Дара! Мара! Прочь! Живо, живо!
«Дикие» утробно зарычали и переменили направление атаки. Теперь их целью стал имяхранитель, и это заставило его самодовольно ухмыльнуться. Феодора обрела временную безопасность, а большего ему и не требовалось.
Он стряхнул с запястья деревянное кольцо, укрепленное стальным ободком, и катнул в сторону «диких».
Водящие на безымянных всегда оказывали ошеломительное действие. Вот и сейчас рванувшаяся на «диких» гигантская рука в два человеческих роста высотой, собранная из черного тумана и каких-то не то паутин, не то перепонок, заставила их пронзительно завизжать. Секунду назад храбрые и могучие, а сейчас напуганные до смерти бабы сбились в кучу и вопили от страха. Безымянные, как и дети, жутко боятся непонятного.
Иван спокойно миновал их, взял дрожащую Феодору за руку и повел прочь.
Из-за толстенного бука навстречу им вышагнула Бара. На водящего она даже не покосилась.
– Бара, – сказал Иван спокойно, – Бара, уйди. Иначе я тебя убью.
Та облизнулась, отрицательно помотала головой и прыгнула.
Иван встретил ее выброшенными кулаками. Кулаки врезались «дикой» точно в грудь. Любой женщине такой удар причинил бы страшную боль, но чудовищные груди-полусферы Бары не имели ничего общего с молочными железами: они состояли как будто из твердого дерева. Бара лишь слегка отшатнулась, а затем провела серию размашистых ударов, нацеленных Ивану в лицо и горло (он уклонился ото всех), проскользнула под кистенем и в красивом нырке смахнула кольцо водящего в сторону. Пугающая черная рука сейчас же начала таять, а «дикие», освободившиеся от первобытного ужаса, с торжествующими криками побежали на имяхранителя и Цаплю.
Иван до последнего момента рассчитывал обойтись без крови, но сейчас надежда на мирный исход растаяла – так же быстро, как лишенный своего кольца водящий. Навстречу «диким» полетели фрезы. Одна из баб погибла сразу, фреза перерубила ей горло. Вторая, более везучая, лишилась уха: отточенный зубчатый диск срезал его начисто и воткнулся в ствол дерева. Третья, самая быстрая, налетела лбом на шишку кистеня. Иван отдернул Феодору с пути ее рушащегося тела и больше не обращал на покойницу внимания, занявшись безухой. За считанные мгновения имяхранитель вышиб ей нижнюю челюсть, перебил обе ключицы и раздробил коленную чашечку. Однако даже страшно искалеченная, она продолжала тянуться к нему – и тогда он двинул кулаком ей по темени, превратив островерхий колпак в гармошку.