Инь - Ян
Шрифт:
Вечером я ждал Инь у общаги. В руках цветы и две сумки с продуктами. Сумка побольше для Инь, поменьше для партийного секретаря. В то время с хорошей едой в стране была напряженка, а часть моих родственников успешно подвизалось в торговле и всеобщий дефицит нашу семью не коснулся.
Глаза у нее так засияли, что мне даже неловко стало, вручил ей букет, потащил наверх сумки с продуктами и поднимаясь на третий этаж слушал что она там радостно курлычет. Потом как бы и стыдно стало, девушка там себе фантазирует, а мне то кроме как ... ничего и не надо.
На третьем этаже вдвоем заходим к руководителю их группы. Он приняв предназначенную ему сумку и заглянув в нее довольно улыбнулся. Гостеприимно пригласил присесть, засуетился с угощением. Инь вопросительно на меня посмотрела. "Что? Что мы тут делаем?" - говорил ее удивленный взгляд.
– - Э...
– начал я, и так и не вспомнив имя вьетнамского руководителя, неопределенно к нему обратился:
– - Э ... товарищ,
Он шустро от шкафа обернулся ко мне и я чуть смущенно начал мямлить:
– Ты это ...ну объясни девушке, что ... как бы это сказать ... короче я в армию ухожу и эта ... ну ничего не обещаю, а с ней я так просто ... ну понятно думаю ...
Он непонимающе посмотрел на меня, а потом закурлыкав, все же взялся за перевод моей путаной и бессвязной речи. Пока он говорил, я на девушку не смотрел. Уставился на изображение товарища Хошимина. Печально и осуждающе смотрел на меня с большого цветного портрета дядюшка Хо.
– Инь не боятся, - услышал я напряженный голос девушки, - Инь знать. Янь не боятся Инь.
Ну раз так, то как говорится совесть моя чиста, я честно предупредил.
Конечно я все понимал. И дураку ясно, что изыскам плотских отношений девушка не на уроках в школе научилась. Да и как я уже говорил, "добрая" слава о безотказных вьетнамских девушках гуляла по городу. Да знал, что небось за четвертак она это и с другими проделывала. Чего там рассусоливать, какие там на хер чувства?! Ты не хочешь деньги брать? Так я жратвы принесу или другого чего. И не бойся девочка, в накладе не останешься и даром работать не будешь. А раз так то и стеснятся нечего, покажи что умеешь.
Умела она немало и такого я раньше не испытывал. Вот только не в позах и приемах дело, приемы это всего лишь дело сексуальной техники, и удовольствие от их применения носит исключительно физиологический характер. А вот ощущения полного слияния и от этого такого же глубокого наслаждения, раньше чувствовать не приходилось. И чем больше ты отдаешь, тем больше получаешь, и нет ни малейшего стыда, нет неловкости от близости, а есть только радость полного обладания, есть чувство, что и тебе отдаются с той же радостью. Вспыхнула искра, разгорелся между мужчиной и женщиной вечный огонь, и ты даже и не вспоминаешь, что было у тебя раньше и не думаешь о том кто был до тебя.
Она очнулась раньше и пока я весь расслабленный дремал, убежала на кухню. Только сквозь дремоту я услышал как легонько хлопнула дверь и провалился в легкий радостно освежающий сон.
Когда проснулся, уже совсем стемнело. Хотелось есть, после отдыха хотелось женской близости. Инь молча сидела за столом сумеречной комнате. Доступная, желанная и ставшая такой хорошенькой. Наверно мы уже научились без слов друг друга понимать. Увидев, что я проснулся, она прилегла рядом.
– - Жрать хочу, - уже потом вполголоса, но решительно объявил я девушке.
Она чуть вздрогнула и не понимая уставилась на меня. Наверно под словом "хочу" она о другом значении подумала и улыбнувшись было начала, но я отстранился. В юности силы хоть и велики, но тоже не беспредельны. Попытался попонятнее объяснить:
– - Есть надо,
– - Кушать?
– спросила Инь
– - А есть?
– поинтересовался я, вспомнив, что как только она пришла с работы так почти сразу мы и начали.
– - Щи, - довольно улыбнувшись, с гордостью обрадовала меня Инь, - я сейчас учится русски готовить.
Натягиваю майку, одеваю штаны и по-хозяйски усаживаюсь за стол. Инь захлопотала собирая еду. Щи в ее исполнении были страшны. Вода, разваренная капуста, не проварившийся мосол с мясом, все пересоленное. Есть я отказался. Инь расстроилась, лицо как расплылось, уголки губ опустились вроде как зареветь собралась. Тут я припомнил, что в принесенном для нее пакете есть копченая колбаса, говяжья тушенка, консервированная осетрина. Рисую жестами пакет и прошу принести содержимое. Инь испуганно на меня смотрит и отрицательно машет головой: ничего нет. И куда же все так быстро делось? Возмущенно жестикулирую я. Подруг угостила, жестами объясняет Инь. Они очень, очень рады были, движениями рук утешает она меня. Пытается объяснить словами:
– - Я ночь ... много плакать ... они день за меня работать ... помогать ... я им отдать ...
– - Ну раз такое дело, - примирительно ворчу я, - тогда конечно.
Поняв по тону, что я больше не сержусь она по-женски за это поблагодарила. Это конечно хорошо вот только жрать еще сильнее хотелось.
– - Я домой, - уведомил я девушку. Она реветь, за руки хватает.
– - Завтра приду, - пытаюсь утешить.
– - Я работать, ночь, - отвечает заплаканная Инь
– - Чего?!
– возмущенно ору я
– - Работать, ночь, - повторяет она, и все ревет не переставая.
Беру ее за руки и в бешенстве волоку за собой по коридору к вьетнамскому коммунисту, руководителю и сутенеру. Без стука вламываюсь к нему в комнату и сразу рычать:
– - Ты гондон штопаный! Да я тебя сейчас самого вы...бу! Я тебе всё наизнанку выверну! Не трогай девчонку!
Вьетнамский товарищ, отдыхавший на широкой кровати, вскакивает. Щуплый, маленький в длинных синих сатиновых трусах. Встав, он, вероятно поняв меня буквально, испуганно закрыл ручками ягодицы. Я подскакиваю к нему с ярым желанием набить морду и уже подношу кулак к его сморщившемуся лицу