Иначе — смерть!
Шрифт:
— Значит, тебя не было с ним, когда погибла Агния!
Дуня смотрела прямо перед собой широко раскрытыми пустыми глазами.
— Ты и мне принесла лекарство? — прошептала Катя. Ко мне на кухню, да?
Дуня попятилась, закрыв лицо рукой.
— Вы с коммерсантом правильно рассчитали: смерть — самый надежный способ избавиться от любого шока.
Дуня пошла к двери, обернулась на пороге и произнесла трезво и жестко:
— Если этот сумасшедший дом будет продолжаться, я и вправду отсюда сбегу!
«Итак, пришла
Катя заходила по комнате, торжествуя победу. Торжество, в которое постепенно, «медленно, но верно» проникало тяжелое, еще не испытанное ощущение: за ней охотятся (ну, это ощущение не новое). Ее хотят о т р а в и т ь! «Они не посмеют, уговаривала она себя, я им скажу, что предупредила органы. Уговоры не помогали, утренняя радость жизни покинула, воздух отравлен… пойти на кухню (Катя вдруг рассмеялась) и поднести к губам… Нет, этого они от меня не дождутся, пусть у меня не осталось ни одного близкого… Как не осталось?» Катя остановилась как вкопанная. «До завтрашнего утра я поживу у Ксении Дмитриевны, как бы ни было мне больно, но эта боль — живая».
Она лежала на своей кушетке, до подбородка укрытая ало-черным пледом: лицо в адском пламени электрических змеек обрело выразительную закоченелость посмертной меловой маски.
— Она жива? — еле слышно спросила Катя.
— Можете говорить громко, — холодно ответил Скупой Рыцарь. — Она не слышит.
— Умерла?!
— Врачи сказали: кома.
Чуть отлегло от сердца. Катя села на низенькую скамеечку между изножием кушетки и креслом, в котором восседал старик. «Он-то как здесь?.. У него погиб сын».
— Вы… давно знаете?
— Меня известили час назад.
Было невыносимо говорить — и невыносимо молчать.
— Что такое кома?
— Полная утрата сознания, отсутствие рефлексов, двигательные центры нарушены, — излагал Петр Александрович, бесстрастно, как на лекции.
«Вот холодное чудовище!»
— И она ни разу не приходила в себя?
— Ни на секунду — по свидетельству медсестры.
— А где она?
— Спит в гостиной, я заменяю. Нельзя оставлять одну, — он кивнул на кушетку.
— Я буду до утра…
— Ее вот-вот заберут в реанимацию, ночью не рискнули перевозить.
— Все равно, Петр Александрович, вы свободны.
— Благодарю, —
«Как он меня, должно быть, ненавидит!» Катя не поднимала глаз от ковра, на котором валялся «труд» историка: черный крест, обвитый лозой с шипами и розой в центре перекрестья. Любовь, распятая на кресте.
«Они якобы знали тайну мертвых». И он уже знает — ее брат, такой живой, надежный и верный. Да, с того школьного новогоднего вечера (незабвенный пронзительный запах хвои, легкое головокружение от шампанского, «шепот, робкое дыханье»), с того вечернего «бдения» она всегда чувствовала его руку на плече.
— Петр Александрович, а где Сальери хранил яд?
Старик вдруг молча поднялся и ушел.
«Да, ненавидит. Меня ненавидят все… кроме, может быть, но он в тюрьме. Здоровяк-отставник». Катя вздрогнула. «Нет, невозможно! Я не хочу!» Однако фрагменты жизни, вопреки ее страстному желанию, складывались в опустошенный магический ландшафт… «Нет, невозможно, — сопротивлялась изо всех сил, — ведь порошок был подсыпан сегодня утром. И могли это сделать только…»
— Я больше не могу! — произнесла она вслух с отчаянием. — Я спущусь на волю, надышусь воздухом напоследок, выпью валерьянку.
И, вопреки страстному желанию, ноги сами понесли следом самоубийц — или убийц. Она вошла в кабинет: горная свежесть густых сумерек лилась из форточки, окно над аптекой не светилось, привычный «здешний» хаос бумаг и бумажек в ящиках письменного стола. Три кратких телефонных разговора — с беспощадной последней прямотой — и трехкратный ответ: «Иначе — смерть».
Всех троих она застала, и все трое «раскололись» — так и должно было быть: ее опять несло на черных крыльях победы. Куда? Бог весть.
Оставалось только ждать. В прозрачном сумраке она прокралась на кухню, достала стакан с ядом. Казалось, вечность прошла, когда послышались шаги — не крадущиеся, осторожные, а тяжелые и уверенные.
Кто-то вошел на кухню и включил свет. Катя спросила:
— Как умер Патриций? Его отравили?
— Тебе виднее, — ответила старуха ясно и звонко. — Тебе-то известно, что по сути, по совести, убийца — ты!
Фрагменты жизни и смерти
Следователь:
— Да, оставил ваш батюшка наследство.
— Но он же не воспользовался, он… Нет, человек не имеет права распоряжаться ни чужой смертью, ни даже своей.
— Пропажа некоторого количества цианида из аптеки была обнаружена в 88-м году, после ухода Неволина на пенсию. Отнесли за счет халатности, одним словом, замяли. Но как вообще могла возникнуть столь дикая идея?
— Страх умирания… при отсутствии страха Божьего. Но папа не стал!
— Однако он не вернул цианистый калий по назначению, не уничтожил, наконец…