Инамората
Шрифт:
— А вам не кажется, что клетка слишком мала для него?
Я покосился на бедную птицу.
— Да выпустите вы его лучше на волю.
— А вдруг он болен?
Я не успел ответить, так как в дверях, в шляпе и с перчатками, вновь появился Кроули, он был мертвенно бледен.
— Дорогой, что стряслось? — всполошилась Мина.
— У крыльца полно газетчиков.
— Газетчиков! — Я невольно привстал. — Но чего им надо?
— Они желают поговорить с «Марджори».
— Кто она такая? — спросила Мина.
— Полагаю, они имеют в виду тебя, дорогая. Достаточно заглянуть в сегодняшний номер «Нью-Йорк
— Но я не понимаю…
Зато мне все стало ясно. Желудок у меня сжался, словно кулак.
— Флинн.
Кроули кивнул.
— Он дал нам всем вымышленные имена, — сообщил Артур и опустился на стул, не снимая пальто. — Меня назвал «Арчибальдом Крамли».
— А Уолтера? — спросила Мина.
— Честер. — Кроули в смятении посмотрел на меня. — Я не знал, что им сказать, Финч, вот и… вернулся назад.
Я отшвырнул салфетку и с удивлением услышал собственный голос:
— Я поговорю с ними.
Я оставил супругов в объятиях друг друга, они были словно в оцепенении.
На улице я обнаружил трех репортеров, которые прохаживались перед домом и пытались выудить информацию у шофера Кроули, соблазняя его сигаретами и термосом с кофе. Фредди метнул в мою сторону взгляд, словно хотел спросить: «А не дать ли им хорошего пинка под зад?» Я попытался знаками дать ему понять, чтобы он держал оборону, но тем самым привлек к себе внимание репортеров, которые бросили Фредди и накинулись на меня, словно оводы.
Первым налетел парень лет двадцати в новеньком костюме, явно приобретенном на первую зарплату, глаза его горели, он был резв, как спаниель.
— Доброе утро, не могли бы вы уделить мне несколько минут и сообщить читателям «Инкуайрер», что вы думаете о деле Марджори?!
Но спаниелю не дали договорить, его оттеснил локтями старший коллега, побитый ветрами ветеран в видавшей виды фетровой шляпе и мятом костюме.
— Меня зовут Ливой, — сообщил он. — Я из «Паблик леджер».
— Здравствуйте, мистер Ливой.
— Зови меня просто Фрэнком, — сказал он и сунул свою руку в мою ладонь, а потом предложил мне сигарету. — А тебя как зовут, парень?
Я чуть было не назвал свое имя, но вовремя спохватился:
— Так парнем и зовите.
Фредди хмыкнул. На лице Ливоя появилось страдальческое выражение, словно у статуи, заметившей приближение стаи голубей. Не исключено, что при других обстоятельствах я бы даже пожалел его, но сейчас он и его собратья по перу расположились лагерем у дверей Кроули с намерением подловить Мину.
Ливой достал самодельную сигарету и указал ею на дом за моей спиной:
— Что, Марджори там?
— Боюсь, вы ошибаетесь.
— Вряд ли.
Он открыл номер утренней «Таймс» и принялся просматривать ее, наконец отыскал колонку Флинна, которая красовалась под заголовком «Ведьма с площади Риттенхаус». Ясное дело, сукин сын состряпал эту статейку сразу по возвращении с сеанса.
«Дом, в котором живет Марджори, — принялся читать вслух Ливой, — и где обитает Честер, расположен в самом красивом районе Квакер-сити на углу тихой улочки, носящей имя дерева. [37] Пусть с виду он не похож на дом с привидениями, но ведь и болтливый дух, объявляющийся здесь по ночам, тоже не похож на обычное привидение, как, впрочем, и весьма миловидная
37
Название улицы Спрюс-стрит (Spruce street) переводится с английского как Еловая улица.
— Продолжать читать? — спросил Ливой, поднимая взгляд от газеты.
— Нет.
— Хорошо. Терпеть не могу читать вслух, — признался он, недовольно поморщившись. — Все равно что щеголять в чужом мокром купальном костюме. — Он сунул газету под мышку, словно направлялся в туалет, и опять приступил к расспросам: — Итак, может, теперь ты расскажешь что-нибудь о Марджори?
Газетчик, понимая, что я у него в руках, впился в меня взглядом. Нехотя я проговорил сквозь зубы:
— Исследование «Сайентифик американ» все еще продолжается.
— Удалось ли вам поговорить с Честером?
— Я не стану отвечать на этот вопрос.
— Почему? Вполне безобидный вопрос.
— Не бывает безобидных вопросов, — возразил я и добавил, обращаясь к Ливою и его прохаживавшимся неподалеку коллегам: — Джентльмены, я прошу вас уйти.
Я надеялся, что мой вежливый тон убедит их и они послушаются, но Ливой оказался крепким орешком.
— Извини, — сказал он, — мой редактор велел мне не возвращаться без интервью Марджори.
— Тогда вам лучше поискать другую работу.
Ливой смерил меня уничтожающим взглядом.
— Считаешь себя самым умным, верно? — Он снял с языка крошку табака и растер ее своим розовым пальцем. — Так вот что я тебе скажу, парень: я умею ждать. Я пережил самого кайзера… — Он зажег сигарету. — Пережил трех жен и нажил камней в почках столько, что тебе и не сосчитать. Будь уверен, уж я как-нибудь пересижу какого-то студентишку из Гарварда.
— Похоже, вы уже не раз произносили эту речь, — заметил я, стараясь показать, что и я не лыком шит, но на самом деле я был в панике оттого, насколько быстро эти шакалы все разнюхали.
Ливой выпустил мне в лицо колечко дыма.
— В этой жизни я уже все переделал, парень.
Я ждал, пока дым рассеется в утреннем морозном воздухе, но он так и продолжал висеть между нами, упрямый, как и человек, выпустивший его.
Кроули просидели взаперти все утро, словно узники в собственном доме.
Артур позвонил в больницу и отменил назначенные на этот день операции, а заодно узнал от дежурной сестры, что репортер из «Бюллетеня» уже побывал там и расспрашивал о нем. Мина провела несколько часов на диване в приемной Кроули, время от времени она выглядывала из-за занавесок — смотрела на притаившихся в засаде газетчиков. По молчаливому уговору мы с Кроули решили не сообщать ей детали статьи Флинна в «Таймс», словно это был диагноз какой-то неизлечимой болезни. Я страшился представить, как могло бы повлиять на ее и без того слабое здоровье известие о том, что она во всеуслышание объявлена «Ведьмой с площади Риттенхаус».