Инамората
Шрифт:
А что если я был для Маклафлина последней попыткой преодолеть это противоречие? Но и я, в конце концов, подвел его самым неожиданным образом. Мне предназначено было быть таким, каким он сам быть не мог — скептическим, бесстрастным, решительным, а я совершил тягчайший грех исследователя и влюбился в испытуемую. Я часто недоумевал, как Маклафлин сумел столь быстро, раньше меня самого, догадаться о моем сердечном недуге; мне никогда не приходило в голову, что и он сам мог быть знаком с этой болезнью.
Когда поток посмертных публикаций записок Маклафлина постепенно иссяк, я пришел к выводу, что, возможно, у нас были общие слабости. Мы оба хотели верить — со страстью, граничащей с безрассудством, — в то, что феномен Мины Кроули реален.
Маклафлин сошел в могилу разочарованный.
«Я знал Уолтера Стэнсона… лучше любого из вас. Тот сукин сын, которого я слышал сегодня, вовсе не он».
Возраст и опыт не всегда помогают понять поведение других людей, но, по крайней мере, если вам повезет, они дают вам возможность понять себя самого. Я знал, что не обрету покоя, пока не разрешу все свои сомнения.
И вот одним жарким летним вечером, между третьим и четвертым годами учебы в медицинском колледже, я сел на поезд до Провиденса и посетил торговое предприятие Дарлингов. Я ждал встречи среди новеньких автомобилей, любуясь фаэтонами и родстерами, выкрашенными в ниагарский синий и арабский песочный. Наконец объявился Дарлинг, он был без пиджака, его улыбка коммерсанта несколько поблекла, когда я представился. Да, он, конечно, помнит меня — то, что произошло тогда в Филадельфии, не скоро забудешь. Когда Дарлинг смекнул, что я не собираюсь покупать у него новенький «Форд», то не смог скрыть своего разочарования. Я понимал, что, как только прибудут настоящие клиенты, мне трудно будет рассчитывать на его внимание, поэтому прямиком перешел к делу.
— В последний вечер в Филадельфии, — напомнил я, — вы заявили, что не сомневаетесь, что тот голос не принадлежал вашему приятелю Уолтеру Стэнсону.
— Верно.
— Вы по-прежнему в этом уверены?
Он, прищурившись, подозрительно посмотрел на меня:
— А почему нет?
— Просто мне всегда было любопытно, — поспешил добавить я.
— Любопытно?
— Да, что именно вас в этом убедило?
Он поправил галстук и посмотрел через мое плечо, не пришли ли покупатели. В этот непроизвольный момент я вдруг увидел того самого солдата, с которым Уолтер сдружился во время войны. Тот парень был совсем не похож на торговца автомобилями — этого напыщенного героя войны, который теперь стал мужем и отцом и человеком без секретов. И в этот миг я понял, почему он был столь непреклонен тогда и почему остается таким и сейчас. Дарлинг снова посмотрел на меня, словно уколол заточенным карандашным грифелем, и повторил то, что говорил когда-то Маклафлину:
— Потому что я никогда бы не стал знаться с тем, у кого не все дома.
В тысяча девятьсот двадцать восьмом я наконец защитил докторскую диссертацию. В этот же год Марджори объявила, что выходит из добровольного заточения и снова начнет проводить сеансы в своем доме в Нью-Джерси. Мина сообщила, что после отбытия брата вступала в контакт с новыми духами, включая озорную девочку по имени Лили и свирепого индейского воина Тедискунга из племени лени-ленапи.
Когда я впервые узнал об этом — прочел в газетах, как и все прочие, — меня охватило разочарование, которое не отпускало почти неделю. Это было так не похоже на ту Мину, которую я знал! Но теперь уже ни для кого не было тайной, что знаменитый медиум — не кто иная, как миссис Артур Кроули. Ее решение выйти на публику под своим собственным именем совпало с появлением льстивой статьи на страницах «Коллиера». «В какие удивительные вещи готовы верить люди, — цитировалось там ее высказывание, — лишь бы не признать то, во что они не хотят верить!» По иронии судьбы в тот самый момент, когда публика узнала истинное имя женщины, скрывавшейся под псевдонимом, для меня она превратилась в ту самую Марджори, которую я никогда не встречал.
Я следил
Однажды вечером, почти через десять лет после завершения эксперимента «Сайентифик американ», я получил письмо от Мины. Во время недавней поездки в Филадельфию на похороны моего старого друга Ч. Стюарта Паттерсона, эсквайра, я узнал, что Мина выставила на продажу дом на Спрюс-стрит, где она прожила долгие годы, и перебралась с ребенком и мужем, парализованным и прикованным к инвалидному креслу, «ниже на побережье», как говорят филадельфийцы. Мина выбрала сонный приморский городок Кейп Мей, на песчаной южной оконечности Нью-Джерси. Я узнал об этом из достоверного источника, и все же мне трудно было представить эту троицу среди песчаных дюн в окружении морских чаек.
И вот теперь я держал в руках подтверждение того, что это местечко существует на самом деле: на конверте красовался штемпель «Кейп Мей, Нью-Джерси». (К своей неясной вымышленной картине я добавил пряничные домишки, выкрашенные в викторианские цвета, аромат жареного «хвороста» и вкус дешевых ирисок.)
Внутри было короткое письмо, написанное на кремовой бумаге рукой Мины; я никогда бы не смог спутать ее почерк. Она не пыталась посвятить меня в перипетии своей прошедшей жизни, а удовольствовалась лишь тем, что послала мне отрывок из стихотворения, которое обнаружила недавно (по совету своего нового поклонника Уильяма Батлера Йитса), потому что оно напомнило ей обо мне.
«Это стихотворение Эмили Дикинсон. Возможно, оно вам известно», — писала Мина. Далее было четверостишие:
О том лишь просит лето, Чтобы про снега шалость — Скрывать все тайны тюлем — Ах! — белки не дознались. [47]Это было стихотворение о смерти, но Мина писала, что оно ободрило ее (зачем ей нужно было ободрение?), потому что напомнило разговор о белках, который мы вели за завтраком тем далеким утром нашей первой встречи.
47
Перевод В. Бабенко.
В конце письма Мина передавала привет от нового духа, недавно примкнувшего к ее кружку. «Он просил, чтобы я передала вам эти слова, — писала Мина, — и уверен, что вы их поймете». Послание духа гласило:
Забудь о стреле — я встретил лучника!
Мина утверждала, что отправил это послание не кто иной, как Уильям Маклафлин.
В ту ночь мне приснилась Мина и ее маленький сын Честер, они прогуливались по берегу моря. Кроули с ними не было, видимо, мое подсознание закопало его глубоко в песок, оставив на попечении Пайка, — с глаз долой. По дюнам сновало множество белок. Сынишка Мины пытался поймать их и радовался, хоть и не преуспел в охоте. Сон оставил чувство тревоги, словно белок надо было поймать и спасти, чтобы они не погибли под волнами прилива. Когда солнце скрылось за горизонтом, Мина окликнула сына, им пора было возвращаться и кормить отца ужином. Услышав свое имя, Честер оглянулся на мать, и я заметил, как он похож на своего отца…