Иная Русь
Шрифт:
Налицо была мощная культурно-экономическая экспансия крупного этнического сообщества, а проще говоря — народа.
Византийские источники отмечают, что в VI веке на Балканах появилось племя драгавитов. Пришло оно, по всей вероятности, с реки Лабы, славянской Ойкумены, где среди полабских славян среди прочих назывались драгавиты-другавичи. Колонизировав Балканы, драгавиты начали интенсивно действовать в северном и северозападном направлениях (Ф. Климчук). Каковы были причины этого движения, сейчас не скажет никто, но в IX веке драгавиты-дреговичи уже сидели на берегах Припяти, Березины и Немана. Многолюдное славянское племя полноводной рекой влилось в озерно-лесистую землю Понеманья, и остановить их не смогли ни стена Беловежской пущи, ни Пинские болота. Города, селения, возделанные
Историю делают пассионарные народы, и одним из них на протяжении долгого времени были болотные люди — дреговичи.
Памятниками тем временам высятся руины Новогрудского замка и величественная Белая Вежа под Каменцом. Такими же памятниками являются Беловежская пуща с чудом выжившими в ней зубрами, реки Припять и Неман. И болото, полуосушенное, но все еще живое. Недвижно стоит вода в черных окнах между вековыми деревьями. Горьким запахом наполняет окрестности пыльца, сеющаяся с коричневых шишек аира. Летит с рыбой в клюве цапля. Плывет по затоке в просмоленном челне, посасывая люльку, болотный человек.
Ничто не пропадает бесследно в реке времени.
Между Днепром и Сожем
Я стоял у сувенирного киоска на Ремер-пляц, центральной площади Франкфурта-на-Майне, и выбирал открытки с видами города. Ко мне подошла пожилая пара туристов, и мужчина о чем-то спросил меня по-немецки. Я виновато улыбнулся и развел руками: «Нихт ферштейн». Мужчина удивленно посмотрел на меня и стал расспрашивать продавца сувениров. Тот показал, в какую сторону им надо идти, и что-то сказал мне. Я опять виновато улыбнулся.
Ко мне подошел писатель Василь Быков, который в то время жил во Франкфурте. Мы с ним условились встретиться именно на площади Римлян.
— За своего приняли? — улыбнулся он. — А вы похожи на немца.
— Я всегда считал себя типичным белорусом.
— Среди немцев встречается ваш тип.
Это было странно. К тому, что меня часто принимали за поляка, я уже привык. Но вот немцы…
— Откуда ваши корни? — стал расспрашивать Василь Владимирович.
— С Днепра.
— А точнее?
— Отец из Речицы, мать из-под Гомеля. Радимичи.
— Все правильно, — кивнул головой Быков. — Ваши предки пришли в Беларусь отсюда.
Я знал, что радимичи происходят с Вислы. В «Повести временных лет» сказано: «Радимичи же и вятичи — от рода ляхов. Были… два брата у ляхов — Радим, а другой — Вятко; и пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили свое название вятичи».
Наряду с кривичами и дреговичами радимичи приняли активное участие в этногенезе белорусов. Заняв земли между Днепром и Сожем, они стали интенсивно развивать земледелие. Вот что говорится в «Повести временных лет»: «А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду и возлагали на эту колоду мертвеца и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи и прочие язычники, не знающие закона божьего, но сами себе устанавливающие закон».
Из этой записи становится ясно, что, во-первых, у кривичей, радимичей и вятичей к XII веку были еще сильны языческие традиции, а во-вторых, верховная власть с этими традициями активно боролась. Конечно, языческая Русь с ее наивными богами не могла исчезнуть в одночасье, и мы до сих пор сталкиваемся с обрядами, дошедшими до нас с дохристианских времен: празднованием Купалы, колядованием, похоронами стрелы…
Но
Однажды летом родители взяли меня с собой на один из островов, расположенных в устье Березины, впадающей в Днепр под Горвалью. На острове взрослые, приехавшие сюда отдыхать, сразу же развернули скатерть-самобранку, а я побежал ловить рыбу. За полчаса я надергал штук пятьдесят плотвиц, густерок, красноперок, окуньков и ершей. Последним на обсосанный обрывок червяка взялся приличный щуренок. Ловить больше было не на что, и я смотал удочку. Взрослые, уже приступившие к песням, были немало озадачены количеством рыбы, которую я нанизал на ивовые прутья.
— Отвезем домой, — махнул рукой отец. — Здесь ее и сварить не в чем.
Этот остров до сих пор представляется мне райскими кущами, в которых жили до встречи со Змеем Адам и Ева.
Кроме Березины в этих местах впадали в Днепр реки Ипуть, Сож, ниже по течению Припять. И моя любимая Ведричь. До того, как в этой речке отравил воду спиртзавод, рыбы в ней было несметное количество. Мы ее ловили удочками, донками, топтухами, бреднями, руками…
Что же касается немцев, заговоривших со мной на площади Римлян во Франкфурте, то еще в XVI веке славяне заселяли большую часть Европы. Как ни теснили их германцы, они упорно цеплялись за свою прародину — междуречье Вислы и Одера. Кстати, генетическая память у людей необычайно сильна. Моя родня из-под Речицы всегда считала себя поляками, хотя никто из них не помнил, когда их прадеды оттуда пришли. Впрочем, у них и фамилия была Пуховские. Может быть, они поселились на Днепре во времена Речи Посполитой, когда белорусские земли отдавались во владение так называемым осадникам.
А своих двойников чаще всего, конечно, я встречал на отчей земле, в Гомеле… Моя прародина была здесь.
Цвели в мае роскошные яблоневые сады. Пронзительно кричали, зависая над речной стремниной, чибисы. Ныряли в гнезда в днепровских кручах ласточки-береговушки. Шумел ветер в разлапистых соснах — и этот шум соединял старые и новые времена.
Род радимичей продолжал жить.
Литва и татары
Шурик Емельянович, с которым я кончал школу в Новогрудке, был татарин. Говорил он, как и мы, на смеси русского и белорусского языков, а вот внешне отличался от нас. Круглое лицо, широкие скулы, узкий разрез глаз, желтоватый оттенок кожи. И был он невероятно силен. Однажды на большом перерыве в почтительном окружении подростков сошлись два школьных силача — Шурик и Иван Лецко. Иван был намного крупнее Шурика, однако тот, не моргнув узким глазом, обхватил его за туловище, легко приподнял и швырнул на спину. Мне показалось, что от падения Ивана содрогнулась земля. Шурик помог товарищу подняться, отряхнул с его спины грязь и виновато пожал плечами. Как и большинство силачей, был он добродушен.
Емельяновичи были коренными жителями Новогрудка, их род жил здесь с незапамятных времен.
После окончания университета я стал работать в Институте языкознания Академии наук. Однажды университетские знакомые попросили меня свозить на диалектологическую практику в Клецк под Минском группу студенток филфака. В этой поездке не было бы ничего необычного, если бы не знакомство с местным учителем географии Николаем Ивановичем. Студентки жили в спортивном зале школы, Николай Иванович опекал их, и как-то он пригласил меня к себе в гости. После чашки чая он достал из заветной шкатулки старинный свиток и осторожно развернул его. Буквы кириллицы на желтом пергаменте уже изрядно выцвели, но я все же разобрал, что сией грамотой Великий литовский князь Александр Казимирович даровал шляхетские привилегии шести татарским мурзам.