Иная судьба. Книга I
Шрифт:
Облюбованная ещё утром кушетка никуда не делась. Была она в меру жёсткая; не топчан за печкой, конечно, а всё же более привычно, чем перина. Не успела девушка преклонить голову, как в окно толкнулись чем-то мягким, требовательно мяукнул Маркиз. Засмеявшись, Марта впустила гуляку и даже не возражала, когда он неприлично пристроился спать почти на самом интересном месте, повыше её коленок…
…- Ваша светлость, — таинственным шёпотом сообщил мэтр Гийом. — Важные новости. Кажется, о н проснулся…
Жильберт д'Эстре оторвался от обязательной ежевечерней записи в дневнике. Он уже не надеялся услышать нечто подобное.
— Насколько это верно, мэтр Франсуа?
— Заготовленная пища съедена. Сами знаете, до этого он просыпался крайне редко и почти ничего не ел. Сейчас… похоже, у него появился аппетит, а это значит…
Его светлость машинально погладил зазудевший шрам.
— Не будем торопиться. Понаблюдайте, но только издали, и чтоб никоим образом е г о не беспокоить. Даже если он просыпается окончательно — первое время нужно полное уединение.
— Слушаюсь, ваша светлость. Вот только…
Дворецкий замялся. Сказать ли?
— Что? — Перо в руке герцога неожиданно хрустнуло. — Ну?
— Её светлость, похоже, заходила на т у половину сада, хоть я и предупреждал… Однако спустя час вернулась как ни в чём не бывало…
— Вы полагаете — это она его разбудила?
— Я могу только предположить, ваша светлость. Это ведь могло просто совпасть по времени.
Герцог думал недолго. Он вообще отличался редкостным умением принимать решения быстрые, правильные — и, на первый взгляд, не слишком обдуманные, но в последствие поражающие своей эффективностью.
— Как я уже сказал — наблюдать, но не вмешиваться. Еду предлагайте чаще, оставьте ему несколько сапфиритов — он сам поймёт, что с ними сделать. Теперь нам остаётся только ждать.
— А если он… — старый дворецкий не договорил, опустив голову.
— Даже если память к нему не вернётся, это ничего не изменит. Он заслужил покой и достойную старость. И мы сделаем всё, чтобы их ему обеспечить, слышите, мэтр?
Мэтр Гийом склонил голову ещё ниже, чтобы скрыть внезапно подступившие слёзы. Его хозяин, покинув широкое кресло, нервно расхаживал по кабинету.
— Я беспокоюсь за госпожу Анну, — голос старика неожиданно окреп. — Сами понимаете, ваша светлость… не навредит ли он ей?
Герцог поражённо замер. Встряхнул головой, словно отгоняя крамольную мысль.
И попробовал представить, каково это: зависнуть в оцепенении, в летаргии на много лет, почти не видеть и не слышать ничего вокруг, погружаться в беспамятство… Реликт, древнее существо, одно из последних драконидов на этой земле. И беда не только в том, что последних, а в том, что остатки разума могли не сохраниться, и сейчас и м движут одни инстинкты… Кого он увидит во внезапно появившейся девушке?
Герцог вспомнил внезапную волну нежности, накатившую на него недавно. Эту девочку хотелось немедленно одеть, согреть, накормить… и сделать всё, чтобы она больше не плакала.
Он повернулся к дворецкому.
— Не беспокойтесь, друг мой. Главное — проследите, чтобы прочие не попадались е м у на глаза, а детёныша он никогда не обидит.
… Вернувшись, наконец, в супружескую спальню, его светлость был несказанно удивлен, застав нежную женушку не в постели, как полагается, а мирно почивающей на кушетке. Без одеяла, даже не в халате — которого у нее, конечно же, еще не было, а он, дубина, не догадался оставить ей свой. Во сне Марта ёжилась от ночной прохлады, струящейся из открытого окна. Маркиз безмятежно дрых на самом сокровенном для каждой девушки месте.
— Ты! — сердито прошипел герцог. — Вот отсюда, негодяй! Это моя женщина!
Кот приоткрыл глаз, демонстративно зевнул и отвернулся.
Пришлось его светлости со всяческими предосторожностями перенести зажравшегося пройдоху в кресло. Но кот передумал лежать, перескочил на каминную полку, свалив две статуэтки, затем на хрупкую этажерку для фарфора, рухнувшую под тяжестью и таранным ударом кошачьего тела… Герцог заскрипел зубами. Лишь раз пожалел, не дал утопить, и вот теперь всю оставшуюся жизнь расплачивайся! У него за спиной ойкнула Марта. Разбудил-таки…
— Ты что здесь делаешь? — спросил сердито. — Тебе где положено сейчас быть?
Марта растерянно заморгала.
— Вы же сами говорили, ваша светлость, что не любите, когда рядом кто-то брыкается! Вот я и перешла…
— Так как же я узнаю, брыкаешься ты или нет, если мы вместе ещё не спали?
Всё ещё делая вид, что рассержен, он, наконец, сделал то, о чём думал весь вечер: подхватил на руки и утащил в свою постель. И неважно, что концовка действа была более целомудренна, чем в замыслах, наоборот: это придавало ей какую-то торжественность.
— Вот что, Марта, — сказал по-прежнему сурово. — Давай договоримся: я просыпаюсь — ты здесь. Поняла?
И оба почему-то сразу вспомнили ночь у камина.
— Поняла, — шёпотом ответила Марта. И закрыла глаза, чтобы не видеть, как герцог раздевается. Сжалась, когда он нырнул к ней под одеяло, напряглась, когда он буквально подтянул её к себе, обнял, выдохнул в ухо:
— Моя!
Изогнувшись, в это же ушко поцеловал. И в шею. И погладил впадинку меж ключиц…
— Что же ты такая худенькая? — сказал огорчённо. — Всё, спи. Набирайся сил.
Они тебе ещё понадобятся, девочка. Ибо ждёт тебя нелёгкая встреча с праведным борцом за чистоту помыслов и нравственностью — Бенедиктом Эстрейским. Он-то, Жиль, стреляный лис, его так просто не поймаешь, а вот девочку надо как-то подготовить к предстоящему экзамену…
Жильберт д'Эстре смежил веки.
И в наступившей темноте вдруг отчётливо увидел солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зазоры дверного проёма. Новая дверь непременно откроется. Она есть. Надо просто увидеть — и шагнуть в её сторону.