Иная терра.Трилогия
Шрифт:
А мобил в кармане пищит, надрывается. Давно уже пищит. Что-то там Иванушка нервничает. Зачем это, если он на копов работает? Но интересно, да. Только до кармана тянуться далеко. Впрочем, попробовать-то можно.
Уходить? Зачем? Для чего теперь все эти твои проходные дворы старых домов, зачем теперь планы подземных коммуникаций, к чему точные маршруты до безопасных точек, да и сами эти точки? Все, кончилось наше сотрудничество. Что-то ты пургу гонишь, дорогой Иванушка. Ответь только на один простой вопрос: на хрена? На хрена теперь-то? Раньше надо было думать…
Ну да, разумеется. Кто ж виноват-то, кроме Математика, если этот самый Математик за своими же бойцами уследить не может? Конечно, Иванушка не виноват. И никто, кроме Математика, не виноват. Вот только какое это значение теперь имеет? Ну скажи, на хрена?
Мстить? Кому, копам? Или себе? А может, тебе? И, опять же…
Да плевать, что тебя эти «на хрена» уже достали! Не одного тебя, между прочим.
Короче, Иванушка, иди ты к черту. И на хрен тоже иди. И еще куда-нибудь, в места не столь литературные.
Всегда было интересно, чип-карты — они полностью из пластика, не считая внутренней электроники, или как? А это мы сейчас проверим… Хорошо плавится, зараза! Правда, воняет, как черт знает что, но для дела можно и потерпеть и вонь, и боль в руке, которой зажигалку держать приходится, и ожоги на пальцах — от плавленого пластика и от стального колпачка зажигалки. Вот и все, теперь только клякса паленая и осталась. Нет, еще мобил — но что с него толку, без чип-карты? Эх… на хрена тогда купил эту бандуру у малолетки? Из-за нее все проблемы…
Вторая-то рука с чего болит? Неудобно, давит что-то. А, ну да, пистолет. И в нем еще… три пули. Символично получается. А почему бы и нет? Правда, одна пуля лишняя — ну да мы ее выкинем. Чтобы символичности не портила.
Так, мобил на пару шагов откинем. Прицелиться как следует… бах! Готово. Поди собери теперь эту зловредную хреновину. А вторую — в висок. И эту хреновину никто тем более не соберет!
Шаги на лестнице. Тяжелые такие и громкие. Много народу. Не иначе, копы нашли. Ну да ладно, пусть себе идут. Черт, черт, черт! Пистолет ронять — не самая лучшая идея… и как-то темно перед глазами… Где же этот пистолет? Ага, вот он.
Дверь вышибли. Ну что за люди, все-то им сломать надо, и испортить обязательно. Нет, ну как хотите. Сколько там пуль было? Три? Одна на мобил ушла, еще одну себе надо оставить. А перед смертью пальнуть разок в этих гадов.
О! Попал! Отлично! А теперь к виску и…
Сухой щелчок. Почему?
«Одна пуля лишня — ну да мы ее выкинем. Чтобы символичности не портила».
И-ди-от.
Темно…
— Суд признает вас виновным по статьям: один-четыре-шесть пункты «эй» и «си», два-два-один, пункт «би», и три-один-пять, пункты «эй» и «ди». Вы приговариваетесь к пятнадцати годам принудительных работ. Тип работ будет определен позднее, после тестирования ваших способностей. Вам есть что сказать?
До две тысячи двадцатого года, точки отсчета новой эпохи, преступивших закон приговаривали к тюремному заключению, в некоторых странах за отдельные преступления — к смертной казни. Осужденные отбывали срок в специальных лагерях, где выполняли простую, грубую работу. Но после катастрофы, когда повсеместно происходил пересмотр всего жизненного уклада человечества, был принят новый закон и вариативность наказания существенно изменилась. Исчезло такое понятие, как «условный срок» — даже за самые мелкие нарушения уголовного кодекса было предусмотрено некоторое время исправительных работ, от месяца и более. Ряд преступлений — против государства и против человечества — карался смертной казнью, но на практике к высшей мере прибегали исключительно редко. Мерой наказания для всех прочих преступников, от мелких воришек до насильников и убийц, стали исправительные работы. Также каждый преступник проходил специальное тестирование до и после суда. На этом тестировании проверялись физические и умственные данные осужденного, его навыки и умения, а также, в случае длительного (от трех лет) срока — предполагаемые способности и обучаемость.
После суда, когда окончательный приговор был вынесен и срок определен, преступников в соответствии с результатами тестирования распределяли на работу в корпорации. Гигантские компании довольно щедро платили за «рабов», трудящихся за еду и жилье — «рабы» оказались гораздо выгоднее, чем платить свободным людям. Если называть вещи своими именами, это было просто-напросто легализованное рабство. Правда, в отличие от средневековой концепции рабовладения, концепция двадцать первого века выгодно отличалась довольно многим. Во-первых, условия содержания, особенно для преступников, обладающих соответствующими навыками, были вполне пристойными: пищей, одеждой, местом для сна, нехитрыми развлечениями раз в две недели и тому подобными вещами невольных работников корпорации были обязаны обеспечивать. Во-вторых, любой человек, осужденный на длительный срок, мог в зависимости от личных навыков и качеств работать и с компьютерными системами, и в сфере медицины, и на сложных производствах, и в инженерных отделах. В-третьих, «раб» мог добиться определенных успехов, занять относительно высокую должность, что автоматически сказывалось в лучшую сторону на условиях его проживания. В-четвертых, «рабам» платили. Разумеется, зарплаты были не просто крохотными — мизерными, но лет за десять накапливались более-менее приличные суммы, которых вполне хватило бы на адаптацию после освобождения, особенно если учитывать то, что мало кто из отбывших срок менял место работы.
Но, разумеется, были и минусы. Оказаться этим самым отбывшим наказание был шанс только у тех, чей изначальный срок составлял меньше трех лет. Естественно, для руководства корпораций было выгодно как можно дольше удерживать у себя работников, и в две тысячи сороковом году была принята поправка к общему закону об уголовном праве. Согласно этой поправке, любая корпорация, желавшая принимать участие в программе «рабов», обязывалась принять на работу специально обученного сотрудника-юриста, в чьи обязанности входило присматривать за соблюдением прав рабов… и прав корпорации относительно рабов. А среди этих самых прав корпорации значилось: за нарушение дисциплины, субординации, правил, etc, руководство имеет право продлить срок исправительных работ согласно внутреннему своду правил. Стоит ли говорить о том, каков был этот внутренний свод правил? В рамках установленного законом регламента владелец мог наказывать за каждый проступок продлением работ на срок до месяца. В общем, случаи, когда получившие более трех лет преступники выходили на свободу, можно было пересчитать на память.
А второй минус в чем-то был гораздо хуже первого: любой приговоренный, обладающий достаточным капиталом, мог попросту выкупить себе свободу. От ста тысяч до миллиона евро за каждый год, в зависимости от преступления. К примеру, попавшийся на финансовых махинациях и получивший шесть лет исправительных работ, мог выйти на свободу сразу после приобретения его корпорацией, заплатив около двух миллионов. А осужденный по статье три-один-один, пункт «эй» — убийство человека, стандартный срок — четыре года — отделался бы и вовсе восемью сотнями тысяч. Набор же статей: один-четыре-шесть пункты «эй» и «си», два-два-один, пункт «би», и три-один-пять, пункты «эй» и «ди», и вовсе сразу же означал пожизненное заключение — суммарная стоимость освобождения составила бы двадцать шесть миллионов евро.
В общем, рабы были очень выгодны корпорациям, вне зависимости от того, оставались ли они и вправду работать или же выкупали себе свободу. А Игорь Галес, симпатичный парень с длинными волосами, выкрашенными в малиновый цвет, не в меру доверчивый и склонный плохо считать пули, был фактически приговорен к пожизненному заключению в инженерном отделе корпорации «Россия». И он так и не узнал о судьбе проклятых тюков с деньгами и сырьем наркоты, которых показалось мало глупому Сычу.
А тем временем судьба этих самых тюков сложилась почти что так, как и должна была, даже если бы Математик и его банда не выпали из расклада. Разве что с наркотиком Иванушка решил все же не возиться — долго, сложно, опасно, да и людей подходящих пока что на примете нет. Поскольку сырье ноктса практически не портится, разве что сырости боится, мешки были старательно запакованы в полиэтилен и помещены в дешевые вакуумные пакеты для хранения, купленные в обычном гипермаркете, а затем надежно спрятаны в старой канализации — когда-нибудь пригодится. Деньги Иванушка спрятал в другом месте — пока что они не были нужны, а светить их было бы верхом неблагоразумия.