Иная терра.Трилогия
Шрифт:
Костя выбрал ее неделю назад, заметив в парке. Он прогуливался по занесенной поздненоябрьским снегом аллее, и внезапно почувствовал на себе жгучий взгляд.
Хрупкая девушка с длинными волосами, одетая в не по погоде тонкую курточку — она стояла, прислонившись к дереву, и не отрывала от него глаз. Встретившись с ней взглядом, Костя неожиданно вздрогнул: на мгновение ему показалось, что из этих синих, как горное озеро, глаз на него смотрит само Возмездие — а в следующую секунду грозящая кара сменилась невыносимой болью и отчаянием.
Резко зажмурившись, Костя замотал головой. Тьфу ты, черт! Что за бред лезет в голову?…
Когда он открыл глаза, девушки у дерева уже не было.
На следующий день он заметил ее возле дома. Потом — у офиса, вечером. Потом — у машины. Каждый день она раза по три появлялась в поле его зрения — и исчезала, стоило отвести взгляд. В конце концов нервы Константина Александровича не выдержали, и он приказал охранникам схватить ее.
Вчера им это удалось, и сегодня Костя хотел отыграться — да и давно не развлекался.
— Здравствуй, родная, здравствуй, — улыбнулся он, медленно расстегивая пуговицы пиджака — он только мешать будет.
— Здравствуй, Костя, — девушка подняла голову.
— Ты знаешь, как меня зовут? — удивился он.
— Я все о тебе знаю, Костя. И как ты мальчишкой у матери деньги вымогал, и как бандитом стал, и как «бизнесом» занялся… И про то, как девчонок мучил насмерть, я тоже знаю, — грустно, и почему-то очень светло улыбнулась она.
В голове зашумело, перед глазами поплыли какие-то темные пятна — Костя схватился за косяк двери, чтобы удержаться на ногах. Ему внезапно показалось, что он — женщина, в одиночку растящая сына, потом — мелкий предприниматель, владеющий ларьком, потом — хозяин небольшой фирмы, жену которого зверски убили из-за его долгов, потом — неудачливая проститутка, в мучениях умирающая под ножом садиста…
Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние, остановился перед жертвой, внимательно посмотрел в глаза.
— Сука! — рявкнул Костя, с размаху ударив девушку по лицу. — Что ты сделала?!
— Ничего, Костенька, ничего, — она вновь улыбнулась разбитыми в кровь губами. — Это не я сделала, это ты сделал.
Он бил ее долго. Очень, очень долго бил, потом насиловал, потом опять бил, руками, ногами, плетью, стеком, просто палкой… Потом опять насиловал, потом начал резать на куски, и снова насиловал… а она улыбалась. Он резал ее на части — но она все равно улыбалась, он чувствовал это.
Он видел эту светлую, полную боли и грусти, но все равно светлую улыбку, закрывая глаза. Она улыбалась, когда он мучительно ее убивал.
И ей было бесконечно жаль его.
Из последних сил Костя вогнал узкий нож в сердце окровавленного комка плоти, безвольно висящего на стене, и рухнул на пол, теряя сознание.
Открыть глаза было страшно. Но кто-то, невероятно сильный и мудрый, добрый и справедливый, этот кто-то стоял рядом и требовал. Приказывал. И Костя не мог не подчиниться приказу.
Она была еще прекраснее, чем раньше. Тонкая, хрупкая, почти прозрачная, с огромными белоснежными крыльями за спиной. Нечеловечески-синие огромные глаза, с жалостью глядевшие на него, были полны мудрости веков. Легкое, серебристое одеяние — язык не поворачивался назвать это платьем — полупрозрачным облаком окутывало ее точеную фигурку.
— Ох, Костенька… Что же ты натворил? — с болью в голосе проговорила она, опускаясь рядом с ним на колени.
— Я… я… я не понимаю… кто ты такая?…
— Неважно. Пока — неважно. Ты все поймешь… если выживешь. Если сможешь. А пока — смотри мне в глаза.
Обхватив голову Кости руками, крылатая склонилась над ним, ее волосы упали на лицо, оставляя на виду только глаза, и он почувствовал, что проваливается в них, тонет в этих бездонных озерах…
Боль. Это было первое, что Константин ощутил. Странная боль между ног, внутри… и страх. Гогот пьяных моряков — держи ее, ишь, как рвется! Ба, да она целка! Я следующий! Держите, за ноги держите! Ах, сучка, укусила! Я тебе щас!.. Добьем? На хрена? Она и так сдохнет!
Говорите, тошнит? Так неудивительно, вы беременны. Кстати, от кого, вы же не замужем? Ах, изнасиловали? А справочка есть? Ладно, направление на аборт давать? Как нет, рожать будете? Непонятно от кого? Ну, воля ваша…
Да, мальчик! Здоровенький, крупный мальчик. Красивый? Конечно, красивый, вам они все красивые! А назовете как, Костя? Хорошее имя.
Как звали отца? Не знаете? Как так не знаете? Ах, изнасиловали… А справочку из милиции? Ну, хорошо, а как записывать мальчонку-то? Ладно, так и запишем: Константин Александрович. Фамилия ваша какая? Чайкина? Ну, пусть будет Чайкин. До свидания.
А вы как думали? Вы постоянно «по уходу за ребенком» отпрашиваетесь, так чего удивляетесь, что вас увольняют? Нам надо, чтобы вы работали, а не за так деньги получали.
Костенька, сынок, все хорошо будет. Я люблю тебя, мы прорвемся, мы справимся. Ты же хотел джинсы… Кольцо? А, я его потеряла. Костя, не связывайся ты с ними, не доведет до добра! Не надо! Не бей, пожалуйста, я тебе все деньги отдала, честное слово! Ну что же ты… даже попрощаться не пришел… Прости меня, Костенька, прости… Я люблю тебя, сынок…
Боль и страх. И ничего кроме. Боль — от того, что любимый сын, в которого всю душу вложила, которого выходила наперекор обстоятельствам, даже попрощаться перед смертью ее не пришел. Страх — за него, любимого… Ведь в опасные дела впутался, с дурными людьми связался…
Константин кричал. Кричал от страха и боли своей матери, которую уже давно забыл. Он бился в судорогах на полу пыточной камеры, а крылатая девушка, склонившаяся над ним, сжимала его виски, посылая новую волну.
Владельцы ларьков и продавцы. Разные люди, хорошие и плохие, и просто люди. Боль и страх. Снова боль и страх. Всегда — боль и страх.