Иная терра
Шрифт:
С соседями Игорю повезло: двое неудачливых уличных грабителей, отсидевших по три и четыре года, пожилой инженер, заработавший десять лет за саботаж, избивший полицейского и севший на два года бывший боксер, преподаватель математики, загремевший за «кражу особо ценного перстня» из кабинета ректора, старенький карманник, недавно разменявший восьмой десяток, но сохранивший былую ловкость, и семнадцатилетний парень, севший незадолго до Галеса по обвинению в изнасиловании. Учитывая хрупкое телосложение паренька, изнасиловать он смог бы разве что бабочку, да и та, наверное, вырвалась бы, но… У кого деньги, тот и прав. Паренек тот, номер тридцать два-шестнадцать-семь — называть свои имена или звать кого-либо по имени рабам строго запрещали — как-то по секрету поделился своей историей. В него влюбилась дочка какого-то бизнесмена, но он предпочел ей свою девушку. Так отвергнутая девица, желая отомстить, пожаловалась на парня папеньке — мол, изнасиловал. Тридцать два-шестнадцать-семь даже глазом не успел моргнуть, как оказался в камере, потом в суде, на тестировании и, наконец, здесь. Игорь спокойно выслушал его, равнодушно покивал. Но у паренька сдавали нервы, ему требовалось выговориться и совершенно неважно, будут его при этом слушать, или нет.
Спустя три недели последовало и первое наказание — тридцать два-шестнадцать-семь все-таки сорвался. На утренней перекличке, когда назвали его номер, он сперва молчал, бледнея все сильнее и сильнее, а потом вдруг истерически засмеялся, размазывая хлынувшие слезы по щекам. Игорь хотел было его удержать, он знал, что бурные проявления эмоций запрещены, а отвечать за истерику тридцать два-шестнадцать-семь будет весь барак, но не успел — парнишка повалился на пол, исступленно колотя по нему руками и ногами, и в голос орал: «Антон, Антон, Антон, меня зовут Антон, я Антон, я не номер, я человек, я Антон, Антон, Антон!»
Подбежали врачи, тридцать два-шестнадцать-семь вкололи успокоительное и увели в медблок. А вечером, после окончания работ, по громкой связи объявили: «Отдел номер тридцать два, барак номер шестнадцать, немедленно направиться к девятому лифту». Старичок-карманник задрожал, боксер скрипнул зубами.
Выбор наказаний за провинности рабов департамент управление исполнения наказаний оставляло за приобревшей их корпорацией. Там, куда попал Галес, в почете были наказания телесные.
Рабам приказали встать в ряд лицом к стене, снять рубашки и поднять руки на уровень магнитной полосы. Когда все выполнили распоряжение, надзиратель активировал их наручники — плотно охватывающие запястья браслеты из специального сплава, снабженные датчиками и магнитными элементами, с щелчком прилипли к полосе. Игорь чуть повернул голову — за спинами рабов стоял исполнитель наказаний. В одной руке он держал планшетку, с которой как раз начал зачитывать проступок, совершившего его и положенное наказание, в другой — тонкий, отливающий металлом стек. Движение Галеса не укрылось от взгляда надзирателя, и первый удар получил он.
Даже предложи Игорю миллион евро и немедленное освобождение, он не сумел бы описать того, что ощутил. Но до этого момента он даже не подозревал, что может существовать такая боль. И, конечно же, не знал, что нейро-хлыст исполнителя наказаний не выставлен даже на четверть мощности, а так больно ему — всего лишь с непривычки.
После третьего удара в глазах потемнело, и Игорь потерял сознание. Ему вкололи какой-то препарат, мгновенно привевший молодого человека в себя, и приостановленная экзекуция продолжилась. После четвертого удара вдруг заорал боксер, обкладывая надзирателя, исполнителя наказаний, корпорацию, тридцать два-шестнадцать-семь и весь мир многоэтажным матом — исполнитель наказаний немедленно взмахнул хлыстом. Боксер замер, выпучив глаза и смешно вытянув губы трубочкой, а потом обвис. Подошел врач, коснулся шеи — и отрицательно помотал головой. Исполнитель наказаний зло выругался — стоимость погибшего раба, за вычетом того, что тот уже отработал, придется выплачивать ему.
Труп унесли, экзекуцию продолжили. По ее окончании рабов отправили на десять минут в душ — смыть пот, проступившую местами кровь, а кому-то — и результат недостаточной крепости сфинктеров. В душе преподаватель математики загнал тридцать два-шестнадцать-семь в угол и тихо сказал ему: «Еще раз подставишь — я тебя сам умножу на ноль».
Игорь равнодушно отвернулся.
Тюремщикам совершенно не было нужды его ломать — он сломался еще задолго до суда.
Во всяком случае, сам Игорь был в этом уверен.
II.V
А ты каждую ночь
Мечешься в панцире стен,
К потолку сведя свое небо…
Бывает иногда так, что есть все: желание действовать, знание — как именно действовать, понимание последствий своих действий, четкое осознание должной последовательности событий, конкретно поставленная цель и четко видимая дорога к ней. Нет только одного — сил действовать. Претворять в реальность планы, двигаться к цели, реализовывать задуманное. И четко знаешь: что, зачем, куда, для чего, как… Непонятно только, какими силами. В такие моменты кажется, что хуже ситуации просто не придумаешь.
На самом деле, есть нечто пострашнее. Все то же самое — только с точностью до наоборот. Сил хватит Тибетские горы на своих плечах в Сибирь перенести, энергия брызжет — хоть вместо электростанции обеспечивай пару-тройку мегаполисов, да и уверенности в себе достаточно, чтобы прямо сейчас развязать святую войну со всем миром. Вот только точки приложения нет. Хочется действовать, прямо сейчас — но непонятно, как действовать! Любая цель достижима — а дороги к ней нет, даже нехоженой тропинки не существует.
Стас оказался именно во второй ситуации. Казавшаяся до сих пор не решаемой, мозаика неожиданно начала складываться — пусть только по краешкам, пусть лишь образовав намек на рамку, но начала! Стала ясна связь Телепата, как окрестил Ветровский Дориана, и Крылатого, вспомнилась Катя Годзальская и ее неожиданное знакомство с убийцей, открылась тайна гибели Кирилла, и…
И на этом все встало. Стас был одержим жаждой деятельности, он словно бы лишился потребности спать или просто отдыхать, он ни секунды не мог провести в бездействии — а приложить эту энергию ему оказалось некуда.
Прошло три с лишним месяца с той ночи в Парке Победы. Алексей медленно, но верно шел на поправку — телепатический контакт не прошел даром для молодого человека. Первый месяц он не мог спать без лошадиной дозы снотворного — его мучили безостановочные кошмары, столь умело прикидывающиеся реальностью, что даже проснуться с криком не всегда удавалось. Да и наяву Лешу порой одолевали галлюцинации, несколько раз он бросался на людей, принимая их за Дориана, а однажды Стас буквально снимал его с крыши общежития — во время очередного приступа юноша решил всерьез вознамерился покончить с собой, но, к счастью, так и не решился сделать последний шаг. Потом кошмары сменились бессонницей, галлюцинации — постоянными головными болями, а периодические суицидальные желания — продолжительными апатиями. Но с этим бороться было уже проще: Стас почти силой вытащил Алексея в детский дом, на занятия к старшим классам, заранее предупредив ребят, что у друга сейчас «очень тяжелый жизненный период, ему пришлось перенести серьезную трагедию, и теперь уже ему нужна помощь, тепло, сочувствие и поддержка — только тссс, это очень большой секрет!». Понемногу юноша и впрямь начал приходить в себя, снова стал улыбаться и шутить, однако Стас видел: нынешний Алексей — лишь тень себя прежнего, который был до роковой ночи в Парке Победы. В конце июля Орден организовал для учеников старших и средних классов недельный выезд в Карелию — в поездке, казалось, Леша пришел в себя окончательно, но стоило приехать обратно в Питер, как все вернулось на круги своя… Тогда, в мае, Стас ухитрился заставить Алексея забрать документы из института и перевестись-таки на педагогический в ВИП, а также путем долгих переговоров и немалых трат выбил для него комнату в общежитии. Как Леша договаривался с родителями, Стас не знал, хоть и пережил три пренеприятнейших часа, дожидаясь друга у подъезда его дома.
Пожалуй, то время, когда приходилось одновременно выхаживать Лешу, решать его дела, готовиться к экзаменам и сдавать их, реализовывать проекты Ордена, проводить встречи, следить за работой в детском доме, распределять дежурства в больницах и параллельно еще зарабатывать на жизнь, оказалось для Стаса лучшим временем этого года. Потом кончилась сессия, Алексей более-менее пришел в себя, а часть орденцев разъехалась на каникулы по своим городам. Ветровский было вздохнул с облегчением — теперь будет время заняться расследованием. Но его ждало крупное разочарование.