Иная терра
Шрифт:
Самым же удивительным явлением во всем этом кошмаре оказывались студенты. Эти самые вчерашние дети, уже к пятому классу не мыслящие дружбы без выгоды, почему-то отбрасывали всяческие «сословные различия», веселой гурьбой вливаясь в огромные вестибюли alma mater. Разбивались на группки и парочки, плавно перетекающие одна в другую, делились новостями, обменивались впечатлениями, оставшимися от летних каникул, присматривались к новичкам-первокурсникам…
Студенты были точно такие же, как в страшно далеком прошлом, оставшемся за гранью двадцатого года.
Олег чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Нет, он вовсе не был одинок и неприкаян, к нему то и дело подходили знакомые, приятели, однокурсники и ребята из «Мира», как пафосно обозвал их организацию Савелий Кашемиров, еще недоучившийся, но уже весьма грамотный и способный пиар-менеджер. Олег мог присоединиться к очень многим компаниям, перекинуться парой слов с несколькими преподавателями и поздороваться за руку с ректором, зайдя к нему в кабинет.
Вот только все это было неправдой. Этот Олег Черканов, спокойный, милый юноша, отличник, душа компании, никогда не отказывавший в помощи — он был фальшивым от гладкой, «прилизанной» макушки и до самых пяток — такой, каким его знали большинство студентов ВИПа. Был и другой Олег Черканов: холодный, сдержанный, жесткий и в чем-то даже жестокий, прекрасно умеющий использовать все окружающее и всех окружающих, без особых сложностей играющий чувствами людей, незримо вынуждая их действовать так, как было выгодно ему — словом, такой, каким его знали преклоняющиеся пред своим предводителем ребята из «внутреннего круга» организации «Мир».
Проблема заключалась в том, что этот второй Черканов с настоящим Олегом имел общего ничуть не больше, нежели первый. И каждый дружелюбный взгляд, каждое похлопывание по плечу, каждое рукопожатие и уважительный наклон головы, все это, даже в самом искреннем проявлении, все равно оставалось ложью.
Вторую половину августа Олег провел в области, полностью арендовав маленький двухместный домик в захиревшем лесном отеле «Сосновая роща» на берегу озера. Кроме него, постояльцев в доживающей свои последние дни «Роще» не оказалось, и молодой человек две недели провел в полном одиночестве. Домик был оборудован всем, что необходимо для жизни: маленький холодильник, загодя набитый продуктами, плитка, шкаф с минимумом посуды и даже старенький комп с плазменным экраном, подключенный к телевидению и имеющий возможность настройки выхода в инфосеть. Впрочем, комп Олег так ни разу и не включил. Все эти дни он читал, гулял в одиночестве по лесу, иногда — купался в озере, благо, август выдался на удивление теплым. Мобил Черканов отключать не стал, но сменил чип-карту, оставив новый номер только самым близким соратникам на случай форс-мажорных обстоятельств.
А еще Олег думал. Много и усиленно. Его давно не покидало ощущение, что он где-то ошибается, упускает из виду что-то очень важное, не учитывает некий основополагающий фактор. Молодой человек был уверен: если он найдет это неучтенное нечто, то все изменится. Что именно есть это «все», и в какую сторону оно должно или может измениться, он не мог себе представить, но чувствовал — хуже не будет.
За две недели такого добровольного отшельничества Черканов привык к окружающим его звукам: шелесту листвы, щебету птиц, редкому басовитому гавканью гигантского черного ньюфаундленда, обладавшего одновременно пугающей внешностью и поразительно добродушным характером. Шелест страниц — Олег взял с собой несколько старых бумажных книг из библиотеки института. Бульканье старинного железного чайника на плите, запах крепко заваренного черного чая, мешающийся с ароматом свежескошенной хозяином «Сосновой Рощи» и ньюфаундленда травы. Белые простыни, пропахшие смолой и солнцем, плеск обнаглевшей в отсутствие рыболовов плотвы в озере, барабанящий порой по тонкой крыше веранды дождь, басовитое гудение шмеля, укрывшегося от льющейся с неба воды…
Олегу казалось, он попал в другой мир, где не было высотных зданий из стекла и пластибетона, бесконечных лабиринтов серых улиц, кричащих неоновых реклам, шумного и суетливого рабочего люда, блестящих флаеров, дорого одетых бизнесменов, важных чиновников, крикливых студентов и бесконечных скучных лекций, на которых сам Олег мог бы немало рассказать преподавателям о том, чему они пытались учить. В этом мире было только небо, озеро, лес, книги, покосившийся домик и вечно удирающий от ньюфа толстенный рыжий кот, завевший привычку сворачиваться девятикилограммовым клубком на коленях единственного постояльца и своим громоподобным урчанием перекрывать шум дождя и лай в очередной раз обманутого пса. Кот был совершенно замечательный: да, наглый, толстый, прожорливый, но зато с ним можно было просто помолчать. Или поговорить, зная, что тебе ничего не ответят, зная, что никто не заподозрит в безволии, никто не обвинит в малодушии, никто не посмеется над страхами. Кот только мурчал, вне зависимости от того, говорил Олег, просто молча гладил рыжие бока и чесал за порванным давным-давно ухом, или же читал, иногда рассеянно проводя ладонью по блестящей кошачьей шерсти.
Тем сложнее оказалось возвращаться в мир стекла, бетона, флаеров и реклам. Черканов уже успел пожалеть, что дал себе этот двухнедельный отдых от всего, четырнадцать дней возможности побыть собой. Такие знакомые чужие лица, понимающее непонимание в каждом правдиво-лживом взгляде, режущая слух речь, обрывки неинтересных разговоров, автоматически воспринимаемые и тут же отбрасываемые… Они злили Олега, раздражали его своим присутствием, самим фактом существования. Не придумав ничего лучшего, молодой человек мстительно сравнил их с роящимися мухами, слетевшимися на известно что.
Он был почти рад увидеть Ветровского. Несмотря на всю свою ненависть, злость, обиду, в глубине души он понимал, что его заклятый враг, по крайней мере, всегда был искренен.
Эта мысль, нежеланная и непрошенная, разозлила Черканова даже сильнее, чем опостылевший за первые же минуты возвращения в него «цивилизованный мир». Кляня себя за краткое проявление безволия, Олег отошел в сторону от основной массы студентов, прислонился к изукрашенной кованым орнаментом ограде. Сжав кулаки, он проводил Стаса взглядом, убедился, что тот скрылся в дверях главного корпуса и не станет в ближайшее время мозолить глаза, и на мгновение зажмурился, заставляя себя восстановить самоконтроль.
— Они совсем как мухи, слетевшиеся на кусок, гм, дерьма, — прозвучал рядом незнакомый голос.
Олег мгновенно открыл глаза, поворачиваясь к неожиданному собеседнику. А ведь буквально секунду назад здесь никого не было, Черканов мог бы в этом поклясться!
Как бы то ни было, сейчас перед ним стоял человек лет тридцати пяти. Хорошо одетый, слегка полноватый, с мягким, располагающим лицом и неправдоподобно светлыми глазами. Дориан Вертаск, одним словом, хотя Олег этого пока что не знал.
— Читаете мысли? — насмешливо осведомился Черканов, цепко оглядев незнакомца и сделав все выводы, какие только можно было сделать из его вида.
Ответ собеседника, предсказуемый донельзя, тем не менее, оказался чертовски неожиданным.
— Да, — коротко отозвался Дориан.
И Олег отчего-то моментально ему поверил. Тут же подобрался, освобождая разум от ненужных, вредных и попросту опасных сейчас мыслей, успев коротко порадоваться тому, что не брезговал теми немногочисленными психоэнергетическими практиками, что казались более-менее правдоподобными.
— Защищать свой разум вы умеете, Олег Андреевич, — спокойно отозвался Дориан, в свою очередь изучая молодого человека. В его глазах смешались легкая насмешка сильнейшего, слабая тень покровительственности более опытного и неприкрытая заинтересованность подобного. — Но почему-то пренебрегаете этим умением в повседневной жизни. Опытный телепат уже выпотрошил бы ваше сознание, на свой выбор оставив вас либо идиотом — в исключительно медицинском смысле этого слова — или же не позволив вам заметить, что внутри вас кто-то основательно покопался.