Индекс туманника
Шрифт:
Этот мир не просто странный, он странный на всю голову. Никто не знает точно, как мы сюда попадаем. Версий множество. Тут и провал из настоящего мира в параллельный, и клонирование личности с переносом туда же, и оцифровка с помещением в мир виртуальный. Есть также поклонники так называемых церковных версий. Одни свято верят в то, что здесь преддверие ада и все попавшие сюда – грешники, которым дан последний шанс на исправление. Другие же, напротив, считают, что получили второй шанс прожить жизнь хорошо и попасть в рай.
Нет единого ответа на вопрос: кто мы? Обычные люди, вырванные из привычного, нормального мира, полученные неведомым путем копии или виртуальные персонажи? У каждой версии есть свои последователи с массой «железных» аргументов.
И еще одна странность. По чьей-то прихоти либо в силу ограниченности возможностей Туманный мир заселяют только люди, родившиеся в Степногорске в мире нормальном, словно привязка какая-то существует к этой земле. Причем память сохраняется при переносе полностью, вплоть до дня материализации в новом мире. Кому-то все это не нравится, но я считаю данную особенность одним из немногих предоставляемых переселенцам благ. Ну, в самом деле, когда бы вы еще вот так вдруг оказались в компании друзей детства?
Вообще же лично я стараюсь не особенно задумываться на тему поиска объяснений, живу сегодняшним днем. Здесь по-другому нельзя, свихнешься раньше времени. Этот мир очень жесткий. И очень маленький. Я имею в виду мир, доступный для жизни, свободный от Тумана. Он весь умещается в небольшую часть города Степногорска, да еще плюсом идет тот самый Федоровский дачный поселок, ставший ныне источником наших проблем. Все вокруг затянуто туманом. Не просто туманом, а Туманом с большой буквы. С ним шутки плохи, поскольку человек не может находиться в нем долго. Кто-то час выдерживает, кто-то два, очень немногие держатся шесть-восемь часов, и совсем уж единицы – еще дольше. Сколько часов ты выдерживаешь Туман, такой у тебя ИТ – индекс туманника. У человека, подошедшего вплотную к своему критическому времени, начинаются сильные головные боли. Если не успеть выбраться в жилую зону, человек сойдет с ума, станет «потеряшкой».
А еще в Тумане водятся разные твари, большинство из которых агрессивны и весьма опасны для человека, а для беспомощного «потеряшки» – тем паче. Потому-то львиная доля населения города не рискует выходить за защитный периметр. В Туман ходят только люди с высоким ИТ, их называют туманниками. Я – туманник, мой индекс – восемь.
Лимит неприятностей на сегодня был исчерпан. Мы без происшествий добрались до города. Шеф, Хаб и Кара покатили основную массу груза через контрольно-пропускной пункт «Северный-1». Там они сдадут добычу дежурному представителю Управы и отправятся по домам.
Синя я сопроводил до «Северного-2», там же, в одном из крайних домов Кирзавода, дождался торопливого финиша позарившейся на бензин троицы. И только после этого, сделав еще крюк до КПП «Северный – 3», вернулся в город сам. Пусть теперь дачники попытаются связать воедино всю нашу группу, выходили-то мы тоже порознь. Если бы еще не бензин… Но бензин, в конце концов, еще иногда можно найти в заброшенном гараже или заваленной деревьями машине. Будем надеяться на лучшее.
2
Это был чертовски реалистичный сон. Я медленно брел сквозь плотный туман, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу – непривычен я ходить босиком по степи. Плотность тумана была настолько высока, что с трудом можно было различить силуэт вытянутой вперед руки. Где-то внизу под тяжестью моих ног беззвучно сминалась полусгнившая склизкая трава. Темно не было, но и никакого присутствия в мире небесного светила тоже не наблюдалось. И еще было достаточно прохладно, градусов десять-двенадцать, что при почти полном отсутствии одежды грозило мне различного рода неприятностями типа простудных заболеваний.
Одет я был почему-то лишь в майку и трусы. В первую очередь это «почему-то» относилось к классической майке, каких я не носил где-то со средних классов школы. Она была сильно разношенная, застиранная, но чистая, с еще не выветрившимся запахом стирального порошка.
Трусы были не менее выдающимися: с растянутой резинкой, выцветшие, с едва различимыми вертикальными полосами черного, желтого и коричневого цветов.
Сзади послышался непонятный звук. Я испуганно обернулся и несколько минут, затаив дыхание, всматривался в туман. Ничего не происходило, но отделаться от ощущения чьего-то невидимого присутствия никак не удавалось. Тогда я вспомнил, что пробуждение в страшных снах обычно происходит после особенно сильного испуга, и успокоился:
– Чем сильнее испугаюсь, тем быстрее проснусь!
Однако сон продолжался, и я шел дальше. Минут через десять путь мне преградила невысокая гравийная насыпь, вскарабкавшись на которую я с немалым облегчением ощутил под ногами не сырую землю и склизкую траву, а асфальт. Старый, растрескавшийся, но самый что ни на есть настоящий асфальт! А асфальт – это уже дорога, а не просто направление, и эта дорога должна куда-то вести.
Ни секунды не потратив на раздумья, я повернул налево. Не знаю, почему, просто была уверенность в правильности выбора.
Спустя минуту показалось, что сзади под чьими-то ногами зашуршал гравий. А может, и не показалось. Я уже порядком устал и замерз, чтобы дергаться по каждому поводу. Так называемая одежда буквально пропиталась влагой, а разбитые в кровь ступни саднили и продолжали оскальзываться даже на асфальте.
В общем, сон уже был настолько омерзителен, что я стал задаваться вопросом о его происхождении. Выходило весьма занятно, когда я пытался во сне вспомнить обстоятельства последних часов бодрствования. Должна же быть какая-то причина, какое-то объяснение происходящему. Какая-то большая гадость приключилась со мной или, если поверить в вещие сны, только ожидалась в ближайшем будущем. А может, это результат пьянки или побочный эффект от приема лекарств?
Нет, как ни старался, никаких алкогольных возлияний, приема большого количества лекарств или там длительного нахождения в свежеокрашенном помещении припомнить не удавалось. И это было весьма досадно, поскольку лишало меня хоть каких-то объяснений происходящему.
– Кли-кли-кли-кли, – где-то совсем неподалеку раздался встревоженный крик кобчика.
– Как он может охотиться при такой видимости? – прошептал я, озираясь по сторонам.
Впрочем, почему я решил, что пернатый хищник охотится? Может, поблизости его гнездо, вот он и беспокоится, почуяв посторонних.