index

Неизвестно

Поход в кино, обещанный Нюрке, состоялся, но продолжения не имел - я сослался на чрезвычайную занятость и пообещал зайти “как-нибудь до отъезда”, чего делать, разумеется, не собирался.

А потом был Новый Год, куранты и Михаил Сергеевич Горбачев под елкой - без шампанского, деловой и энергичный.

Третьего января мы стали собираться в обратный путь: отпуск не может продолжаться вечно.

Мама похлюпала носом, хорошенько всплакнула и перекрестила меня на дорогу - теперь это стало модно даже в среде идейных коммунистов. Летом страна

собиралась отметить тысячелетие крещения и, в свете новой политики партии, приобщение к церковным таинствам перестало быть чем-то недопустимым.

Назад, наученные опытом путешествий в обычных вагонах, мы поехали на фирменном поезде N 9 “Байкал”, следующим от Иркутска до Москвы.

Конечно, в нем было ехать гораздо комфортнее: двухместное купе СВ, чистота, любезные проводники, и даже белье, обычно волглое, в этот раз оказалось сухим. В общем, в город-герой Москву мы въехали в самом бодром расположении духа, готовые свернуть любые горы.

А у Изотова нас ждал сюрприз - спустя час после нашего появления на пороге нарисовались Воронов и Павлов. Конечно, это для них в большей мере был сюрприз, я-то сказал о нем Захару еще в поезде. И все равно их визит стал приятной “неожиданностью”.

Геннадий Иванович сильно сдал за прошедшие годы - он придерживался рукой за Георгия Сергеевича, лицо стало худым, да и номенклатурный костюм висел теперь на нем, как на пугале огородном. Павлов, напротив, со дня нашей последней встречи стал выглядеть гораздо лучше - то ли лечился весь год, то ли тогда я застал его во время болезни.

Старики обняли нас поочередно и Воронов, так и оставшийся самым “заводным”, начал нам петь дифирамбы: и дело мы делаем великое, и трудно было ожидать такого от двух мальчишек, и теперь-то он видит, что молодому поколению все по плечу. Говорил долго, витиевато и напыщенно - наверное, долго готовился.

Павлов посмеивался и поощрительно хлопал меня по плечу. Захар сидел красный как рак - так его не хвалили еще никогда в жизни.

– Ладно, Геннадий Иваныч, прекращай молодежь развращать, а то еще возгордятся без всякой меры, потом устанешь в чувство приводить.

– Так, Георгий Сергеевич, за большое дело не грех и похвалить! Мы же с тобой такого не сделали. Завидую, можно сказать. Но!
– Воронов погрозил в воздухе указательным пальцем.
– По-белому!

Они все вместе рассмеялись.

– Аркадьич, сообрази что-нибудь на стол. И коньячку, - попросил Воронов.
– Мне, сказать честно, эскулапы запретили спиртное, так хоть понюхаю.

– Так ведь где ж его взять? Коньячок-то? Боремся же с привилегиями, сухой закон опять же.

– Ну и черт с ним, чай тогда тащи.

Валентин Аркадьевич поманил за собой Захара и на кухне они вдвоем загремели посудой.

– Николай Ефимович велел передавать привет, - напомнил мне Павлов о существовании партийного казначея Кручины.
– Он в полном восторге и спрашивает, когда мы сможем повторить что-то подобное?

Я задумался, “вспоминая” будущее.

– Так

же быстро - не скоро. Будут эпизоды, и с валютой и с бумагами. Сейчас рынок деривативов начнет развиваться. Доткомы опять же только-только начинают поднимать головы. Все только в рост. Если у Николая Ефимовича есть возможность вложить средства в дело на пять-семь лет, то доход будет приличным.

Говорил ли я правду? Нет. Мне просто чертовски не хотелось иметь за спиной очередного надзирателя вроде незабвенного Золля-Лапина - теперь уже на постоянной основе. Всему свое время. Но и отказывать напрямую я не имел права.

Павлов с Вороновым переглянулись - видимо, старые волки почувствовали в моих словах какую-то фальшь, и Георгий Сергеевич сказал:

– Хорошо, я передам Кручине твои слова.

А Воронов добавил:

– Но приехали мы на самом деле не за этим. Прошло достаточно времени, чтобы спросить - когда можно будет приступить к реализации второй части нашего плана? К инвестициям в наше народное хозяйство?

На этот вопрос у меня была “домашняя заготовка”:

– В августе девяносто первого группа инициативных товарищей отстранит Горбачева от власти. Борис Пуго…

– Прибалт?
– Воронов мне, кажется, не очень поверил.
– Хотя, он же, вроде бы из госбезопасности?

– Понятия не имею, кто он сейчас, - ответил я.
– Он станет министром внутренних дел. Дмитрий Язов…

– Этот может, - качнул подбородком Воронов.
– Кремень-человек. Кто еще?

– Янаев, не помню ни имени, ни отчества…

– Генка? Массовик-затейник? Как же, помню. Молодежью все занимался. Ничего про него сказать не могу. Вроде бы совсем безобидный. Еще кто?

– Бакланов…

– Машиностроитель? Серьезный мужик. Еще?

– Еще ваш однофамилец, Георгий Сергеевич. Павлов Валентин… не помню отчества - финансист. Первоначально ставленник Горбачева и тех людей, что стояли за Михаилом Сергеевичем. Проведет очень непопулярную в народе денежную реформу, вызвав в массах буквально бешенство. Притом, что прекрасно знал на примере Бирмы, где такая же реформа была проведена в прошедшем - восемьдесят седьмом - году, что, кроме народных волнений, никакого эффекта она не даст. Думаю, эта реформа была ценой за назначение на пост Премьер-министра. Потом-то он поймет, куда тащут страну “перестройщики”, примкнет к заговорщикам. Ну и еще Крючков Владимир… отчества тоже не помню.

– КГБ?

– Да.

– Ну этот понятен. Креатура Андропова. Странно, что пошел против Горбачева, видимо, окончательно всех говорун достанет. Все?

– Нет, там еще кто-то будет от аграриев, промышленников - не помню точно. Они для массовки и придания перевороту видимости законности и народности.

– Понятно, - заключил Павлов.
– И тогда, ты считаешь, будет лучший момент для нашего выхода?

В комнату вошли Изотов с Захаром, принесли пахучий чай и уселись на свои места за круглым столом. Зазвенели ложечки по стаканам.