Индиана Джонс и Великий потоп
Шрифт:
– Не волнуйся, все образуется, – отозвалась Екатерина.
– Где теперь его искать?
– Папа, по-моему… – девушка оборвала фразу на полуслове и резко обернулась к Инди, осознав, что их подслушивают. – Вам чего?
Инди посмотрел на нее невинным взором, будто не понял: вопрос тоже прозвучал по-русски.
– Простите?
– Чего вам угодно? – по-английски переспросила она.
Бросив взгляд на таблицу, Инди заметил, что это клинописный текст.
– Хотел посмотреть на табличку. Это ведь клинопись, знаете ли.
– Извините, – она отступила в сторону и улыбнулась, отчего черты ее сразу смягчились. – Вы напугали меня.
Теперь, стоя с ней рядом, Инди внезапно заинтересовался русской. У нее оказалось сердцевидное лицо с высокими скулами и узким подбородком; кожа нежна, как у младенца, а бездонные голубые глаза подернуты влагой. Разве устоит мужчина перед чарами этих глаз? Цвет полных сочных губ под стать наброшенной на плечи рубиновой косынке из шелка.
– Вы можете читать клинопись? – поинтересовалась она.
– Никто не может ее читать, – возразил Инди, про себя отметив, что ее длинное черное платье очень выгодно подчеркивает плавность изгиба бедер и осиную талию. – Очень немногие способны ее перевести. Это требует долгих, изнурительных трудов.
– Вы говорите с такой уверенностью, будто знаете толк в этом деле, – заметил Заболоцкий. Сегодня русский выглядел постаревшим. Стали заметны серебряные нити седины в русых волосах, в уголках глаз залегли глубокие морщинки. И горбился он, как старик.
– В какой-то степени.
– А вам известно, насколько важен этот текст? – осведомился Заболоцкий.
Шагнув вперед, Инди вгляделся в таблицу. Ее пересекала змеевидная трещина: таблица явно была разбита надвое, а затем составлена вновь. Текста Инди не понял, и потому стал читать висящий рядом машинописный перевод:
Я посадил на корабль всю свою семью и всех домочадцев,
Зверей полевых и скот полевой, и всяких ремесленников, всех поместил я на корабль.
Я вошел в ковчег и запер за собою дверь…
От основания небес вознеслась черная туча…
И дневной свет потух во мраке…
Боги в небесах испугались потопа и пятились назад,
Карабкались по небосклону к обители Ану,
Боги пали долу, будто псы, жались у стен, боги простерлися ниц…
Прервав чтение, Инди посмотрел на таблицу – ту самую таблицу, где излагалась история Утнапиштима, и глухо проронил:
– Вот так совпадение…
– В каком смысле? – спросила Катя.
Инди отступил на шаг, не отрывая глаз от таблицы.
– Я только позавчера рассказывал своему другу об этой самой таблице, понятия не имея, что она в Чикаго. Когда же я рассказал ему, как ее отыскали и перевели, он попросил меня прийти в церковь и выслушать проповедь, касающуюся поисков Ноева ковчега.
– Вы хотите сказать… – начал Заболоцкий.
– Да, я там был.
– То-то ваше лицо показалось мне знакомым, – вклинилась Катя. – Должно быть, там-то я вас и видела. Кто вы?
– Простите несдержанность моей дочери, – перехватил инициативу Заболоцкий. – Вы археолог?
– Да, – произнес Инди чуточку громче, чем требовалось, будто хотел убедить в этом не только их, но и себя. – Несколько лет проработал в Лондонском университете, а теперь решил на время уйти от дел.
– Любопытно, – вымолвил русский, поглаживая подбородок, и оглядел Инди оценивающим взглядом.
– Минуточку, – оживилась Катя, – я знаю, где вас видела! Вы только что были в приемной доктора О’Мелли.
– Верно. У меня была назначена встреча с ним сразу после вашего ухода.
– Нам не удалось найти с ним общего языка, – сообщил Заболоцкий.
– Правду сказать, я тоже, – Инди не удержался от смеха.
– И что же он сказал о нас? – заинтриговано поглядела на него Катя.
– А с чего вы взяли, что он беседовал со мной о вас?
– Вы были в церкви и не могли не затронуть эту тему.
Инди кивнул.
– Он высказался о вашей экспедиции весьма скептически.
– Он не понимает, насколько она важна, – вмешался Заболоцкий.
– А вы что о ней думаете? – поинтересовалась его дочь.
– У меня имеется ряд вопросов, – уклончиво ответил Инди. Екатерина затронула в нем какие-то струны, молчавшие уже не один месяц. Он чувствовал к ней магнетическое влечение, и был сам поражен силой этого притяжения. Напрочь позабыв об интересе к ней Шеннона, Инди ощущал лишь, что с каждой секундой, проведенной в обществе Екатерины, могущество ее очарования удваивается, утраивается, будто она воплощает в себе математический закон, а Инди – всего лишь переменная в уравнении, которым она манипулирует по собственному произволу.
– Слушаю, – сказал ее отец.
Инди даже не сразу сообразил, чего тому надобно.
– Зачем вам возвращаться, если вы уже побывали на горе и видели корабль? – наконец, нашелся он.
– Необходимо и весьма важно документально засвидетельствовать его существование.
– Так у вас же есть кусок дерева, – возразил Инди.
– Куском дерева неверующих не убедишь. Люди вроде О’Мелли смотрят на него и заявляют, будто я лгу и мог найти его где угодно. Для них это не доказательство. Вы меня понимаете?
– Прекрасно.
– Но с фотографиями они спорить не смогут. Екатерина – очень хороший фотограф, и сумеет доказать миру, что Ковчег существует.
Значит, она тоже едет! Это кардинально меняет дело. Теперь интерес Инди к экспедиции из праздного любопытства перерос в острую нужду разузнать подробности. Он попытался сосредоточить внимание на Заболоцком.
– А отчего это так важно для вас?
– Оттого, – русский выпятил грудь колесом, вновь обретя выправку отставного военного, – что мир должен знать о нем, и когда весть разнесется, все безбожные лжеправительства рухнут сами собой.