Индиговый ученик
Шрифт:
«Я исчезну, как этот снег», – подумал Регарди. Сомневаться не приходилось – мир и так почти не замечал его присутствия в нем. Элджерон держал слепоту сына в тайне, как и его пребывание в согдианском особняке. Высокие заборы родового поместья Бархатного Человека умели хранить секреты.
Люди Канцлера распространили слухи о том, что Арлинг отправился в Царство Шибана учиться искусству мореплавания у лучших корабелов мира. Как ни странно, но его исчезновение из своей жизни столица Империи приняла спокойно. Кто-то из старых друзей еще писал ему письма, которые приходили в особняк Канцлера и остались нераспечатанными – Холгеру было запрещено их
– Значит, пятница, – прошептал Регарди, прислушиваясь к шуму за окном – по мостовой грохотали кареты.
– А завтра будет суббота, – добродушно проговорил Бардарон, усаживаясь в кресло у камина. – Сходим погулять, а то вы уже два дня на свежем воздухе не были. Станете, как Холгер, желтым, сморщенным и вонючим.
Наверное, это было шутка, потому что Холгер и женщина-тень засмеялись.
– Я принесу карты сюда, – засуетился старик, но Арлинг его остановил.
– Достань мой парадный костюм, – распорядился он. – Бардарон прав, нужно прогуляться. Третий день Тихого месяца – сегодня зимний маскарад, помнишь? Давай наведаемся к Артерам. Поищи мою маску, должна была сохраниться с прошлого раза. Кажется, я был тогда вороном.
– Что вы такое говорите, господин! – ошеломленно воскликнул старик. – Какой маскарад? Покидать особняк нельзя, ваш отец нам всем головы открутит! Если хотите, можем погулять по саду, хотя уже и поздно. Но в город – ни за что! У Артеров весь двор собрался. Вдруг вас узнают?
Арлинг вздохнул. Он и не надеялся, что будет легко.
– Холгер, на чьей ты стороне? Канцлера или слепого калеки? Помнится, раньше ты выбирал меня. Или что-то изменилось?
Конечно, идиот, все изменилось, хотелось ответить ему себе, но он продолжил.
– Мы поедем туда все вместе – ты, Бардарон, она, – Арлинг ткнул пальцем в ту сторону, где, по его мнению, находилась женщина-тень. – Я не собираюсь подводить отца. Надену маску и даже из кареты не выйду. Остановимся перед домом и просто послушаем. Может, вы мне что-нибудь интересное расскажете.
– Господин, умоляю вас…
– Нет, это я умоляю тебя, – перебил его Регарди. – Время, когда я делал то, что хочу, ушло. Осталось надеяться на вашу милость. Это моя первая просьба, Холгер. Не отказывай слепому в его немногих радостях.
– Черт возьми, Холгер, мальчишка просит о мелочи, – неожиданно вступился Бардарон. – Возьмем дежурную карету без гербов и прокатим его на часок, пусть развеется. Канцлера все равно нет в городе.
– Не нравится мне эта затея, – пробурчал Холгер, но спорить больше не стал.
Собрались они быстро. Гораздо больше времени потребовалось Арлингу, чтобы спуститься по лестнице и забраться в карету. Маленькое пространство напоминало клетку и странно пахло – лошадьми, дорогой, человеческим потом и цветами, аромат которых исходил от шелковых занавесок. Очевидно, кто-то пытался уничтожить неприятные запахи. Он взъерошил перья на маске ворона, прикрыв ими глаза, и плотнее закутался в плащ. Идея уже не казалась ему такой оригинальной, а поездка – необходимой. Куда спокойнее было бы сейчас лежать на кровати и ни о чем не думать.
Когда карета тронулась, Арлинг с трудом заставил себя не схватиться за сидевшего рядом Бардарона. Стук лошадиных копыт грозил разбить ему голову, а колеса гремели так, что их должно было быть слышно по всей Согдиане. Он словно превратился в крысу, которую посадили внутрь огромного шара и покатили по разбитой улице. От каждой выбоины сердце проваливалось в пятки, с трудом возвращаясь на привычное место.
Вцепившись в сиденье, которое скользило под вспотевшими ладонями, Регарди попытался расслабиться. Он всегда ненавидел кареты, предпочитая ехать рядом на коне, а не трястись в тесной кабине. «Ничего, – успокоил он себя, – как только доктора вернут мне зрение, я заберу Дарсалама из Ярла и отправлюсь на побережье. Мы проскачем с ним до самого Гиленпесса, и никто нас не остановит». Это было похоже на то, как если бы он убеждал себя в том, что зима кончится послезавтра, а на следующей неделе в садах Согдианы зацветут лилии.
Среди стука колес и лошадиных копыт Арлинг не сразу различил вечерний шум улиц. Голоса прохожих, свист ветра, грохот кортежей и вовсе странные звуки, которые, казалось, доносились из самого ада, лились непрерывным потоком, изредка врываясь в приоткрытое окно кареты. Они были похожи на холодный дождь, который зарядил с самого утра, превратившись в навязчивый шум на весь день. Крики, лай, визг, хохот, свист, невнятный говор – все смешалось в хаос, то достигая невыносимого крещендо, то обрываясь в тишину, которая на миг обволакивала его, чтобы тут же смениться новым всплеском дьявольской какофонии.
– Сейчас повернем на Осеннюю улицу, – любезно подсказал Бардарон. – Впереди нас карета Клоберов. Тоже, наверное, на маскарад едут. После того как старшего Клобера едва не утопили в заливе, все их слуги носят оружие даже на праздники. У кучера клинок с такой здоровенной гардой, что у него рука не опускается. Спорю, что он его ни разу из ножен не доставал. А вот и Осенняя… Все, как обычно. Фонари уже зажгли, но лавки еще открыты. Народ бродит, шлюхи на работу вышли. Вон та, рыжая, очень ничего. Правда, ноги кривые, но красоток здесь найти трудно. Красоту нужно в Нижнем Переулке искать. Там такие девицы, что этим стоять рядом стыдно будет. Я вот недавно…
– Мимо Музея Искусств едем, – неожиданно прервал его Холгер. Он сидел напротив, и Регарди почувствовал на своем лице дыхание старика – тот подался вперед, чтобы Арлингу было лучше слышно. – По указанию Императора его перекрасили в красный цвет, и теперь он похож на городской цирк. Почему бы им еще и императорский дворец не покрасить? Тогда город точно станет похож на один большой плевок чахоточного. На улицах грязь и слякоть. Все в сапогах, даже дамы. Проклятая погода. Я так понимаю, если снег выпал, то он должен лежать, а это, тьфу, ерунда. Ночью все замерзает, днем тает, люди только ноги ломают. Говорят, тепло в эти дни дурная примета. Зима холодная будет, кусачая…
– А вот и омелу проехали, – вдруг вставила женщина-тень, и все вздрогнули от неожиданности – говорила она редко, большей частью отмалчиваясь. У нее оказался грудной, низкий голос, который было приятно слушать. Арлингу подумалось, что она, наверное, хорошо пела.
– Дерево возле шляпного магазина заразилось омелой, – пояснила служанка. – Само почти мертво, зато улицу украшает. Все девчонки к нему бегают, чтобы с женихами целоваться. Вот и сейчас кто-то милуется. Вчера была оттепель, и снег на ветках растаял, а прошлой ночью снова замерз. Теперь все дерево, словно серебром облито. Очень красиво. Я бы тоже там постояла…