Индийская принцесса
Шрифт:
Получив эту информацию, командир дивизиона отдал приказ в спешном порядке отправить туда несколько подразделений для подавления нового мятежа, пока тот не набрал силу. Они должны были выступить той же ночью, не взяв с собой палаток и тяжелого багажа и построившись тремя колоннами: одна из пехотинцев, вторая из двух кавалерийских эскадронов (набранных из Бенгальского уланского и 10-го гусарского полков) и третья, смешанная, из пехотинцев и кавалеристов. Последняя колонна, находившаяся под командованием генерала Гоу и включавшая два эскадрона разведчиков, должна была двинуться на Фатехабад и обратить хугиани в бегство. Одной из остальных двух колонн предстояло сразиться с Азматуллой-ханом и его бандитами, а другой – перевалить через гряду Сиахкох и отрезать врагу путь к отступлению.
Генерал надеялся, что благодаря скорости, с какой спланирована и начата операция, и тому факту, что колонны выдвинутся после наступления темноты, Азматулла-хан и хугиани будут захвачены врасплох, хотя ему следовало понимать, что в Джелалабаде полно афганских шпионов (в самом городе таковых насчитывались многие десятки и еще столько же вели наблюдение у реки Кабул) и ни одна кавалерийская часть не может тронуться с места без того, чтобы об этом не стало известно в течение часа. Вдобавок ко всему сразу после оккупации города полковник Дженкинс – ныне бригадный генерал Дженкинс – обследовал брод, через который эскадронам 10-го гусарского и Бенгальского уланского полков теперь предстояло переправиться через реку по пути в долину, признал его опасным и посоветовал никогда не пользоваться им ночью, даже при низком уровне воды в реке. Но доклад Дженкинса либо положили под сукно, либо вовсе потеряли, поскольку план операции не пересмотрели, хотя в настоящее время было половодье…
Луна еще не зашла, когда два эскадрона гусар и улан покинули лагерь, но быстро опускалась к горизонту, а когда они достигли брода, скрылась на ближайшими горами и долину поглотила густая тень. Здесь река была в ширину добрых три четверти мили и делилась на два потока скалистым островом, расположенным посередине. Несколько недель назад эстакадный мост разобрали, как всегда в это время года, чтобы его не снесло паводком (большая беда в местности, где трудно раздобыть лесоматериалы), и переправиться на другой берег можно было только бродом, представлявшим собой широкий, усеянный валунами песчаный нанос, тянувшийся через реку между опасными порогами.
Шум вздувшейся реки разносился эхом по долине, и, пока эскадроны выстраивались на каменистом берегу колонной по четверо в ряд, рев порогов заглушал даже звон и лязг снаряжения и стук лошадиных копыт. Но местный проводник уверенно ступил в воду и двинулся вперед, и последовавшее за ним подразделение бенгальских улан, солдаты которого с детства привыкли к коварным индийским рекам, благополучно достигло противоположного берега. Однако под напором сильного течения длинная колонна, как и следовало ожидать, несколько отклонилась в сторону, и потому, когда навьюченные боеприпасами мулы и погонщики вошли в реку вслед за уланами, они оказались в глубокой воде, потеряли брод и были унесены к порогам.
Крики несчастных потонули в реве реки, и в темноте солдаты 10-го гусарского полка, следовавшие слишком близко за ними, не увидели, что произошло. Капитан Споттисвуд, двигавшийся во главе колонны гусар, подстегнул своего коня, и тот вдруг оступился, с усилием выровнялся и снова потерял точку опоры. Через несколько минут река была полна обезумевших от страха людей и животных, отчаянно пытавшихся вырваться из ледяной хватки яростных вспененных порогов.
Некоторые, в том числе капитан, уцелели. Но многие погибли. Окоченевшие от холода, стесненные намокшей формой и громоздкими башмаками люди, которым удалось избежать смерти от копыт неистово бьющихся лошадей, были увлечены под воду тяжестью сабель, портупей и амуниции и унесены стремительным течением далеко от брода, где разбивались о незримые валуны и тонули на глубине.
Той ночью погибли сорок два солдата, один офицер и три унтер-офицера из эскадрона, всего получасом ранее выступившего из лагеря в составе семидесяти пяти человек. Новость о катастрофе принесли мокрые лошади без седоков, галопом пронесшиеся через расположение конной артиллерии по направлению к своей части. И всю ночь при свете фонарей и факелов люди искали живых и мертвых на берегу реки.
Когда рассвело, были найдены тела одного офицера и восемнадцати рядовых и сержантов – они застряли между валунов или кружили лицом вниз в водоворотах под обрывистыми берегами. Остальные бесследно пропали, унесенные течением. Азматулла же, предупрежденный своими шпионами о готовящейся операции, немедленно покинул Лагманскую долину, и две колонны, отправленные за ним, вернулись с пустыми руками.
Хугиани, тоже предупрежденные, оказались не столь осмотрительными.
Смешанная колонна, в чью задачу входило сразиться с этим племенем, согласно плану выдвигалась последней. Но поскольку катастрофа на переправе задержала выступление, они покинули лагерь только после полуночи, ближе к часу ночи, и двинулись в путь, видя далекие огни факелов и фонарей на речном берегу, где продолжались лихорадочные поиски уцелевших людей.
– Я же сказал: это проклятый год, – тихо проговорил Зарин, обращаясь к рисалдару Махмуд-хану из разведчиков, и Махмуд – хан мрачно ответил:
– И он еще только начинается. Будем надеяться, что для многих из хугиани он закончится послезавтра, а сами мы вернемся в Мардан, благополучно дослужимся до пенсии и увидим, как дети наших детей становятся джамадарами и рисалдарами.
– Да будет так! – с чувством пробормотал Зарин.
Несмотря на темноту и трудность следования по тропе, которая даже при свете дня была едва различима на пересеченной каменистой равнине, простиравшейся вокруг, длинная колонна из пехоты, кавалерии и артиллерии двигалась быстро, и ночная тьма еще не начала рассеиваться, когда в миле от деревни Фатехабад головной отряд кавалеристов получил приказ остановиться и подождать остальных. Ночь уже была на исходе, но Уиграм и два его эскадрона – бывалые солдаты, не раз принимавшие участие в такого рода операциях, – выбрали место под деревьями и вполне удобно расположились там на малое время, оставшееся до рассвета.
Согласно донесениям деревня была дружелюбной, но с наступлением рассвета стало видно, что над домами не поднимается ни единая струйка дыма, а посланная вперед разведывательная группа не нашла там ровным счетом никого. Местные жители покинули деревню, забрав с собой все продовольствие и скот, и там не было ни одной живой души, кроме нескольких бродячих псов да тощего кота, злобно зашипевшего на соваров с порога пустого дома.
– Вот она, наша разведка, – заметил Уиграм, поглощая завтрак в тени дерева. – Они сказали «дружелюбная». Такая же дружелюбная, как осиное гнездо! Ясное дело, весь этот чертов сброд убежал, чтобы примкнуть к врагу.
Он отправил вперед патрули под командованием рисалдара Махмуд-хана с приказом узнать и доложить о перемещениях хугиани. К десяти часам утра, когда подтянулись пехота и артиллерия, патрули еще не вернулись, но Уиграм получил новости из другого источника.
– Похоже, Аштон считает, что они останутся и примут бой, – сказал он, отбрасывая в сторону скомканный клочок бумаги, принесенный Зарином.
Короткую, наспех нацарапанную записку доставил косарь. Он сказал, что бумажку дала ему незнакомая пожилая крестьянка с наказом немедленно передать рисалдару Зарин-хану из рисалы разведчиков, который наградит его за услугу. Косарь решил, что это любовное послание, но Зарин при виде короткого текста, написанного на ангрези, сразу сообразил, что послать такую записку мог только один человек, и тут же отнес ее своему начальнику.