Индийская принцесса
Шрифт:
Но сейчас он произнес это слово не случайно, а сознательно. Скрывать правду больше не имело смысла. Время таиться прошло, – а вместе с ним и необходимость хранить тайну.
– Ее, – мягко сказал Аш. – Анджули-Баи, вторую рани.
– Нет… – выдохнул Сарджи, и в этом еле слышно произнесенном односложном слове было столько ужаса, словно он прокричал его во все горло.
Аш правильно понял друга и улыбнулся печальной, чуть горькой улыбкой.
– Ты потрясен? Но в Билайте есть поговорка: «Даже кошка может смотреть на короля». И даже пария ангрези может без памяти влюбиться в индийскую принцессу и оказаться не в силах совладать со своими чувствами. Прости меня, Сарджи. Если бы я знал, что все так кончится, то рассказал бы тебе все раньше. Но я не предвидел подобного
Сарджи протяжно выдохнул и схватил Аша за руку.
– Прости меня, друг мой. Я не хотел оскорбить тебя или ее. Я хорошо понимаю, что сердце – не наемный слуга, готовый подчиняться нашим приказам. Оно обладает собственной волей, и мы над ним не властны. Видят боги, я терял свое сердце и вновь обретал дюжину раз. И имею причины радоваться этому. Мой отец раз и навсегда отдал свое сердце моей матери и, когда она умерла, превратился в бледную тень человека. Он бы понял тебя. Но он так же не мог предотвратить смерть моей матери, как ты не можешь предотвратить смерть рани.
– Знаю. Но я могу избавить ее от смерти на костре – и избавлю, – проговорил Аш сквозь зубы.
– Но как? – Сарджи сжал его руку и сердито тряхнул. – Это невозможно, ты сам знаешь. Если ты собираешься прорваться во дворец…
– Нет. Я хочу первым добраться до площадки для сожжения и занять позицию на террасе чаттри, что возвышается над местом, где разложат погребальный костер. Оттуда мне будет все видно поверх толпы, и если ко времени прибытия туда женщин сиркар не вмешается в дело и я пойму, что конец близок, я сделаю единственное, что могу для нее сделать, – всажу пулю ей в сердце. Я меткий стрелок и не промахнусь с такого расстояния, и это будет мгновенная смерть, куда менее мучительная, чем смерть на костре. Она даже не поймет, что в нее выстрелили.
– Ты сумасшедший! – прошептал Сарджи. Его лицо посерело от ужаса. – Сумасшедший! – Он отдернул руку и возвысил голос: – Неужто ты полагаешь, что стоящие рядом люди не поймут, кто стрелял? Да они разорвут тебя на куски!
– Мое тело – возможно. Но какое это будет иметь значение? У меня в револьвере шесть патронов, из которых мне понадобятся только два: вторая пуля достанется мне. И когда я ее выпущу, мне будет уже все равно, что делает со мной толпа. А если они, как ты говоришь, разорвут меня на куски, это даже лучше: тогда никто никогда не сможет сказать, кто я был такой и откуда приехал или даже был ли я мужчиной. Будем надеяться, что именно так они и поступят. Тем не менее тебе следует уехать как можно раньше – тебе, хакиму-сахибу и Манилалу. В письме к хакиму я сообщил, что ты встретишься с ним там, где дорога пересекает ручей, возле двух пальм и придорожной гробницы. Манилал хорошо знает это место. Они должны покинуть город через ворота Мори, чтобы создалось впечатление, будто они собираются присутствовать при сожжении, а за городской чертой им нужно незаметно отделиться от толпы и направиться в долину. Я сам отдам письмо Гобинду, перед тем как покинуть город. Сегодня на площади будет слишком много народа – соглядатаи не смогут уследить за всеми, кто проходит мимо двери хакима-сахиба.
– А остальные послания? – медленно спросил Сарджи, бросая взгляд на стопку писем на полу.
– Их, я надеюсь, ты возьмешь с собой и отправишь по почте в Ахмадабаде. – Аш поднял письма и отдал одно за другим Сарджи. – Вот на этом ты поставил свою подпись: это мое завещание, адресованное адвокату в Билайте. А вот это, тоже написанное на ангрези, предназначается капитану-сахибу из моего полка в Мардане. Эти два адресованы одному старому патхану, который был мне отцом, и его сыну, который много лет был мне другом. А это… нет,
Сарджи молча кивнул, внимательно рассмотрел письма и сунул за пазуху, больше не пытаясь спорить или упрашивать.
– Ты можешь сделать для меня еще одну вещь, в виде великого одолжения, – продолжал Аш. – Я бы многое отдал за то, чтобы не обращаться к тебе с такой просьбой, потому что она подразумевает отсрочку твоего отъезда, а промедление чревато опасностью.
Но у меня нет выбора. Если я хочу избежать риска оказаться в давке в самой гуще толпы, откуда не смогу даже увидеть Анджули-Баи, мне надо добраться до площадки для сожжения первым, а значит, я не могу идти туда пешком. Но если городские ворота действительно откроются, как только сегодня ночью гонги возвестят о смерти раны, я при первом же ударе гонга оседлаю Дагобаза и поскачу к ближайшим воротам, а оттуда – к чаттри. Чем скорее я тронусь в путь, тем лучше, но тебе стоит выехать позже и не столь спешно, и… и, если ты согласишься дать мне час форы, я оставлю коня на самой удаленной от города опушке рощи, за разрушенной чаттри с тремя куполами, где ты без особого труда его найдешь. Ты возьмешь Дагобаза с собой, Сарджи? Ради меня? Я не стал бы просить тебя об этом, если бы мог смириться с необходимостью бросить коня здесь. Ты сделаешь это для меня?
– Тебе незачем спрашивать, – грубовато сказал Сарджи.
– Спасибо. Ты настоящий друг. А теперь, поскольку завтра нам многое предстоит сделать, давай последуем совету хакима-сахи – ба и хорошенько выспимся.
– И ты в состоянии спать? – с любопытством спросил Сарджи.
– Почему бы и нет? Я уже много ночей толком не спал – мысли не давали уснуть. Но теперь, когда все проблемы решены и будущее видится ясно, ничто не заставит меня бодрствовать. Кроме того, если Гобинд прав насчет раны, завтра мне потребуются зоркий глаз и твердая рука.
Аш поднялся на ноги, потянулся с широким зевком, а потом подошел к окну и посмотрел в ночное небо, спрашивая себя, что сейчас делает Джули и думает ли она о нем. Скорее всего, нет. Шушила наверняка сходит с ума от ужаса, и Джули не в состоянии думать ни о ком и ни о чем другом. Ни о своем возлюбленном, ни о дяде, ни о горах и деодаровых лесах Гулкота. И уж тем более о себе самой, хотя ее ждет такая же участь, какая ждет Шу-шу. Так всегда было, и так будет до самого конца. Милая Джули… милая, любящая, преданная Каири-Баи. Ашу не верилось, что завтра или послезавтра он снова увидит ее. Только на несколько мгновений, а потом…
Возвестит ли выстрел его револьвера о наступлении вечной тьмы и небытия? Или потом они снова встретятся и останутся вместе до скончания времен? Есть ли жизнь после смерти? Он всегда сомневался в этом, хотя все его близкие друзья, похоже, не питали сомнений на сей счет. Они были тверды в своей вере, и он завидовал им. Уолли, Зарин, Махду, Кода Дад, Кака-джи и Сарджеван могли расходиться во мнениях относительно природы своей следующей жизни, но никто из них не сомневался, что таковая есть. Ладно, скоро он узнает, правы ли они…
Уолли был верующим. Он верил в Бога, в бессмертие души, в «воскрешение тела и жизни в грядущем мире». А также в такие старомодные божества, как долг, храбрость, преданность, патриотизм и «родной полк». По этой причине (не говоря уже о том, что времени писать пространное письмо не было) сказать ему правду не представлялось возможным.
Наверное, зря он вообще написал Уолли, подумал Аш. Наверное, было бы лучше просто исчезнуть из его жизни без всяких объяснений, предоставив ему думать что угодно. Но мысль об Уолли, ждущем, недоумевающем, надеющемся вопреки всему на возвращение своего друга и героя, казалась невыносимой. А кроме того, Аш руководствовался еще одним соображением: Уолли (и только он один), безусловно, сделает все возможное, чтобы по факту исчезновения друга возбудили следствие, а тогда сожжение вдов раны не останется в тайне, как хочет Бхитхор…