Индийская принцесса
Шрифт:
– Думаю, он был прав, – медленно проговорил Уиграм. – И если будет война – не дай бог, конечно, – нам могут понадобиться эти его недостатки вкупе с храбростью, им сопутствующей.
Он откинулся на спинку кресла и долго молчал, жуя конец давно потухшей сигары и уставившись отсутствующим взглядом в потолок. Наконец он спросил:
– Насколько я понял, Аштон намерен провести остаток отпуска в Аттоке?
– Да, – подтвердил Уолли. – Он и его жена получили приглашение погостить у тети рисалдара Зарин-хана – она владелица большого дома в обнесенном стеной саду, что стоит в стороне от Пиндской дороги за Аттоком.
– Хм… Мне бы хотелось наведаться туда как-нибудь и познакомиться с новобрачной. Было бы… – Его взгляд упал на часы, и он вскочил на ноги. – Боже милостивый, они верно показывают? Я понятия не имел, что уже так поздно. Мне пора отправляться на боковую. Доброй ночи, Уолли.
Уиграм вернулся в свои комнаты, но спать не лег. Сменив вечернюю форму на просторные хлопчатобумажные шаровары, служившие ночным бельем в жаркое время года, он вышел на веранду, уселся в шезлонг и погрузился в раздумья.
50
Капитан Бэтти смотрел невидящим взглядом на жаркий лунный свет и черные тени и думал о своем младшем брате Фреде… о Фреде, Уолли, Аштоне Пелам-Мартине, Хэммонде, Хьюзе, Кэмпбелле, командующем полковнике Дженкинсе, рисалдарах Прем Сингхе и Махмуд-хане, ворди-майоре Дани Чанде, соваре Довлат Раме и сотнях других… об офицерах, унтер-офицерах и солдатах корпуса разведчиков, чьи лица проплывали у него перед умственным взором, словно на смотру. Если будет вторая афганская война, кто них останется в живых ко времени, когда она закончится?
Он знал, что даже сейчас, спустя много лет, отбеленные временем кости солдат деморализованной армии генерала Элфинстона все еще лежат в ущельях, где они были пойманы в западню при отступлении из Кабула и перебиты, точно овцы, мстительными племенами. На сей раз там могут остаться кости Фреда или череп Уолли, который будет перекатываться с места на место при порывах ветра, с воем проносящегося через те населенные призраками ущелья. Фред и Уолли, забытые отходы второй бесполезной и бессмысленной афганской войны…
Первая состоялась задолго до рождения обоих, и, хотя афганцы ее не забыли, британцы редко упоминали о ней – те, кто помнил, предпочитали делать вид, будто не помнят, чему не приходилось удивляться, потому что это была отвратительная история.
В начале века, когда «компания Джона» правила половиной Индии, некий заурядный юнец по имени Шуджа-шах унаследовал престол Афганистана. Низложенный после царствования, короткого даже по суровым меркам этой страны, он бежал в Индию, где получил политическое убежище и стал вести мирную жизнь частного лица, тогда как его бывшие подданные после бегства правителя предались мятежам и волнениям, которые разом закончились, когда сильный и талантливый человек, некий Дост Мухаммед из племени баракзи, навел в стране порядок и в конечном счете провозгласил себя эмиром.
К несчастью, правительство Индии не доверяло талантливым людям. Они заподозрили, что Дост не позволит собой манипулировать и, возможно даже, решит вступить в союз с Россией, коли они потеряют бдительность. Обсудив такую вероятность в разреженной атмосфере Симлы, генерал-губернатор лорд Окленд и его любимые советники пришли к заключению, что неплохо бы избавиться от Доста (который не причинил им никакого вреда, а для своей страны сделал много хорошего) и вместо него возвести на престол бывшего эмира Шуджу-шаха, руководствуясь тем соображением, что это престарелое ничтожество, связанное со своими британскими покровителями узами благодарности и личных интересов, непременно станет послушной марионеткой и с готовностью подпишет любой договор, продиктованный хозяевами.
Хотя война, навязанная лордом Оклендом Афганистану, обернулась для Британии форменной катастрофой, большинство людей, развязавших ее, извлекли из нее большую выгоду, поскольку в ознаменование первой победы на них дождем просыпались медали, звания и всевозможные почести, лишить которых впоследствии было уже нельзя. Но мертвецы, гнившие в ущельях, не удостоились никаких наград, а через два года Дост Мухаммед-хан снова стал эмиром Афганистана.
Напрасные жертвы, подумал Уиграм; несправедливость, глупость и напрасные жертвы. И все впустую. Похоже, теперь, почти сорок лет спустя, горстка людей в Симле планирует заставить другого эмира – младшего сына того самого Дост Мухаммеда – учредить постоянную британскую миссию в Кабуле. Что еще хуже, одно время эмир действительно был более чем готов пойти им навстречу. Пять лет назад, испуганный угрозой восстания и растущим могуществом России, Шер Али пытался завязать дружеские отношения с тогдашним вице-королем, лордом Нортбруком, и просил у него заверений в поддержке и содействии в случае нападения любого агрессора, но получил отказ. Оскорбленный отказом, он решил обратиться к России (выказывавшей лестную готовность обсудить с ним договор о дружбе и союзе), однако теперь те самые ангрези, которые грубо отказали ему в просьбе о помощи, имели наглость требовать, чтобы он радушно принял британского посланника в своей столице и прекратил «интриговать» с царем.
«На месте эмира я бы послал их куда подальше», – подумал Уиграм, но тут же осознал, что подобные мысли неуместны: именно так и начинаются все войны.
Пять лет назад лорд Окленд со своими друзьями послал на смерть тысячи людей только потому, что заподозрил отца Шер Али в намерении заключить союз с Россией. Неужели лорд Литтон собирается сделать то же самое, опираясь на столь же неубедительные доказательства, основываясь в своем решении на догадках, слухах, сплетнях и недостоверных показаниях платных шпионов?
В течение последних нескольких лет Уиграм много общался с родственником Уолли, заместителем комиссара Пешавара майором Луи Каваньяри, и до недавних пор держался о нем почти столь же высокого мнения, как Уолли. Пьер Луи Наполеон Каваньяри не относился к разряду людей, каких ожидаешь увидеть в такой должности: по словам Уолли, его отец был французским графом, который служил под командованием великого Наполеона, стал военным министром Джерома Бонапарта, короля Вестфалии, и женился на ирландской леди по имени Элизабет, дочери декана Стюарта Блэкера из Карриблэкера (кстати, несмотря на свои галльские имена, заместитель комиссара, выросший в Ирландии, всегда считал себя британцем и предпочитал, чтобы друзья называли его «Луи» – это имя он находил наименее иностранным из трех полученных при рождении).
Двадцать лет Луи Каваньяри безупречно служил в пограничных областях Индии, участвовал по меньшей мере в семи кампаниях и приобрел завидную репутацию человека, способного договариваться с мятежными племенами, на чьих диалектах он говорил бегло, как туземец. С виду высокий бородатый Каваньяри больше походил на профессора, нежели на солдата, однако все хором утверждали, что он отважен сверх всякой меры. Никто ни разу не обвинил его в недостатке решительности и мужества, и динамичный характер сочетался в нем со многими превосходными качествами, хотя, как у большинства людей, они уравновешивались свойствами менее восхитительными – эгоизмом, честолюбием, вспыльчивостью и пагубной склонностью видеть вещи такими, какими хочется видеть, а не такими, какими они являются в действительности.