Индийская страсть
Шрифт:
Спустя пару недель случился еще один инцидент, который ее сильно напутал. Анита не хотела придавать этому большого значения, но всякий раз, когда она думала о происшедшем, у нее волосы вставали дыбом. Однажды утром, одевшись, испанка обнаружила в своей туфельке скорпиона; ее испуганный крик разлетелся по всему дворцу. Вполне возможно, что он попал туда случайно, и Анита даже пыталась убедить себя в этом. Но все чаще и чаще ее терзали сомнения. Может, она сходит с ума? Шло время, а напряжение не спадало. Она постоянно чего-то боялась. Этот изматывающий страх никогда не покидал ее с тех пор, как она впервые ступила на индийскую землю. По всей вероятности, он возник от сознания, что она живет в стране, где многого не понимает, что ее не любят члены семьи махараджи и те, кто к
Нехватка мест и трудности, с которыми приходилось путешествовать, не помешали махарадже добиться специальных билетов для своей семьи и многочисленной свиты, состоящей из служанок, сопровождающих, слут и носильщиков, на корабль «Каледония», который отправлялся из Бомбея 2 марта 1915 года. Далима, разумеется, была в составе группы, как и капитан Индер Сингх, который играл роль официального посланника махараджи, куда бы тот ни ехал. Близость войны почувствовали уже в открытом море, потому что свет на корабле то и дело просили погасить, а пассажиров обязали постоянно иметь под рукой спасательные жилеты. «Даже погода была неблагоприятной, и все замечали, что море словно бы знало о трагедии, разразившейся в Европе», — писала Анита. Когда они вошли в Средиземное море, в небе появился немецкий дирижабль. Пассажиры боялись худшего, но махина прошла вдалеке.
Марсель стал почти неузнаваемым. Город, лишенный блеска, выглядел серо и неприветливо. Он был занят армией; по пустынным улицам шатались солдаты в форме разных стран Европы; под звуки военных маршей отправляли на фронт новоприбывших. Из магазинов исчезли продукты, кафе опустели, а на улицах не стало детей. Шум от грузовиков, перевозивших войска к линии фронта, смешивался с топотом солдатских сапог по брусчатке и сиренами кораблей. «Ничего не осталось от того веселого Марселя, который я хорошо знала и помнила!» — с горечью воскликнула Анита.
Известный своим франкофильством махараджа, представляя лицо самой Индии, был принят вместе с супругой на Западном фронте великим государственным деятелем и председателем совета министров Жоржем Клемансо и маршалом Петеном. Клемансо, получивший прозвище Тигр за свой стратегический талант, из окопов показывал махарадже и Аните, как он руководил операциями. В первые месяцы конфликта сложилось общее мнение, что война продлится недолго, а значит, до победы остались считанные недели. Но это была война, которую индийские бойцы еще не знали, — с захлебнувшимися атаками, с солдатами, повисшими на проволочных заграждениях или задохнувшимися в грязи, красной от крови погибших, с тяжелой артиллерией, воздушными бомбардировщиками, удушающими газами, крысами, вшами и болезнями. Первые впечатления были ужасающими: как будто всем все позволили и никто не нуждался в соблюдении кодекса чести; жертвами могли стать как гражданские, так и военные. Несмотря на то что сикхи особенно хорошо проявляли себя в конной атаке, а индийские солдаты — в рукопашном бою, здесь, в нескольких десятках метров от вражеских окопов, даже не было видно немецких солдат, о них только догадывались. Поле было усеяно останками лошадей, погибших от снарядов, холод пробирал до костей, а постоянная изморось наводила тоску и уныние. Но солдаты стоически переносили выпавшие на их долю испытания, и это, возможно, объяснялось их верой в то, что судьба каждого из них отдана в руки провидения.
Встреча с солдатами в полевом госпитале Красного Креста была волнительной. Молодые люди бросались к ногам махараджи и Аниты, от всей души благодаря богов во плоти за то, что те соблаговолили спуститься в ад, чтобы побыть с ними несколько мгновений. Некоторые
— Я заметил, что с каждым днем растет число солдат, которые пытаются писать стихи, — рассказывал он им, не скрывая своей озабоченности. — Такая же тенденция наблюдается и в некоторых английских полках, сражающихся на передовой. Я склоняюсь к тому, что это тревожный признак умственного помешательства.
— Умственного помешательства? Вероятно, но только если это касается англичан, — язвительно ответил махараджа. — В нашем случае речь идет о ностальгии.
— Они сочиняют стихи на урду? — осведомилась Анита.
— На урду, на пенджаби, на хинди… Вот, посмотрите… — Он показал ей листок бумаги, исписанный на урду.
Анита прочитала: «Смерть является как безмолвная стрекоза, как дождик в горах, как пена в реке, как пузырек в фонтане…» Это были стихи, посвященные полям и рекам Пенджаба, далекой земли, которая для них существовала только в памяти. Страх смерти и то, что они не были готовы вести современную войну, переполняли индийских солдат тоской, поэтому им приходилось искать убежища в поэзии.
— Махарани, вы позволите… — Старый воин, раненный в ногу, прихрамывая, подошел к Аните.
Испанка, приехавшая на поле боя, чтобы увидеться с солдатами и выслушать их, была для них настоящей принцессой, в отличие от тех, кто остался в стенах зенаны. Для этих людей духовные узы были важнее кровных.
— Я не хочу умереть здесь, — сказал ей старик. — Не думайте, что я трус, нет. Меня не пугает враг, и, тем более, я не боюсь смерти. Меня страшит то, что мои реинкарнации не будут такими хорошими, как должны быть. Я хороший сикх, мемсахиб, всю жизнь я неукоснительно исполнял все, что требует от нас наша вера… Что будет со мной в будущей жизни, если мое тело не кремируют, а пепел не развеют? Я не хочу, чтобы меня хоронили, мемсахиб. Никто из полка сикхов этого не хочет.
— Знаю, знаю… Здесь нет погребальных костров.
— Махарани, — обратился к ней другой солдат, — меня зовут Мохаммед Хан, я из Джаландхара. Мы тоже хотим умереть согласно нашим обычаям. Пускай нас завернут в саван и похоронят в земле, но головой в сторону Мекки.
Анита была тронута. Эти люди, с которыми она, возможно, встречалась во время своих конных прогулок по полям, осознавали, что идут на смерть. Но их пугала не смерть, а вечная жизнь. Когда она стала говорить с ними на урду, вокруг нее образовалось плотное кольцо. Все хотели слышать, пусть хоть чуть-чуть, язык королей, который из уст Аниты звучал для простых солдат как газалъ, возвращая их в мечтах к своим полям и деревням, расположенным у подножия Гималаев с их заснеженными вершинами.
— Во-первых, я хочу сказать вам, что Его Высочество принял необходимые меры для увеличения материальной помощи вашим семьям в Пенджабе, — произнесла Анита и услышала рокот одобрения, прокатившийся по рядам солдат. — Также мы хотим вам сообщить, что уже в пути груз со специями, карри и прочими пенджабскими приправами, чтобы вы не добавляли в пищу порох из патронов… — Эти слова были встречены прямодушным смехом. — Обещаю вам от имени Его Высочества и от своего имени, что ч мы пришлем вам пандита и муфтия, чтобы они могли приходить к умирающим. А что касается вашей вечной жизни, не нужно бояться… Вы ее уже заработали.
Взрыв аплодисментов раздался в ответ на речь испанки. «Эта война — более чем бойня, — записала она в дневнике. — Я бы хотела, чтобы наши мужчины вернулись домой». Анита отождествляла себя с солдатами-сикхами и переживала за них, потому что научилась понимать этих людей. Она видела, как они жили, возделывали поля, растили детей, праздновали конец муссонов и начало весны. Анита знала, какие они бесхитростные, как ценят семью, и понимала силу их религиозного чувства, в котором сикхи находили поддержку. Они превратились в ее людей.