Инъекция страха
Шрифт:
«Дети малые…» – запрыгало в висках. Пока добрый доктор Шлема (как ласково называли его в семье Андрея) работал с группой больных детей, кто-то недобрый работал с его личной собственностью. Боже, какая пошлость. «Шлемой» этого человека называли, судя по всему, в большинстве зависимых от него семей, и вообще – в большинстве связанных с ним коллективов. За глаза, конечно. И вовсе не потому, что хотели таким образом выразить к нему неуважение или подчеркнуть его национальность. Просто он был Шлемой, и все тут. От рождения. Впрочем, сотрудники логопедического садика, который посещала Алиса, использовали другой позывной: Хозяин или даже Босс – опять же за глаза. На самом деле, этого человека звали Ефим Маркович. И личной собственности, с которой можно «поработать», у него наверняка было достаточно – как у всякого талантливого человека, сумевшего максимально себя реализовать.
Член городской логопедической комиссии, доктор психологии и еще чего-то там, доцент кафедры олигофренопедагогики, дефектологический факультет Педагогического университета… Обидно за него.
Талантлив, ибо
Когда-нибудь это должно было случиться, подумал Андрей. Время такое, страна такая. А может, подобная неприятность со Шлемой уже случалась в прошлом, только мы ничего не знаем? Короче, за благополучие его взрослых детей не стоит беспокоиться. Гораздо весомее звучит вопрос о маленьких детях (права была мать!). Когда возобновятся занятия? Не изменятся ли условия оплаты?
С оплатой, конечно, проблема возникнет непременно. По крайней мере, у родителей вроде Андрея и Зои, у нищих родителей. Остается надеяться, что Босса «нагрели» не очень сильно, в пределах его банковских накоплений. Так или иначе, но физически он не пострадал, судя по эпизоду с метанием батона – хоть это утешает. Может, все останется по-прежнему?.. Как Зоя радовалась, когда удалось узнать про педагога, который обучает детей с наиболее тяжелыми дефектами речи, причем, дает полную гарантию, если берется! Как она пробивалась именно в этот логопедических садик, слывший самым лучшим среди специализированных дошкольных учреждений, именно в эту группу, которую Ефим Маркович выбрал для своих экспериментов. Полгода нервотрепки, хождения по комиссиям и унижения перед всевозможными пупами земли, полгода штормовой жизни. Пока, наконец, сам Шлема не помог. Хозяйского слова хватило, чтобы ребенка устроили в Его садик, в Его группу. Он вел там занятия один раз в неделю – на общественных началах, без денег. Те, кто сумел с ним договориться, дополнительно возили своих детей в поликлинику, где он арендовал логопедический кабинет – к черту на куличики, в районе Комендантского проспекта. Поликлиника была из современных, отлично оснащена, и логопедический кабинет в ней был превосходен – просторный, чтобы играть с детьми в подвижные игры, несколько зеркал на каждой стене, огромный ковер на полу. Большое количество игрушек, кстати, закупил лично Ефим Маркович. Эти дополнительные занятия проходили по субботам и являлись по сути настоящими, главными, если сравнивать с теми, что он проводил в садике. Сначала фронтальные (группа целиком), затем подгрупповые, по 3 человечка (остальные дети в этот момент играли), затем – индивидуально, с каждым ребенком… Зоя сумела договориться. Заинтересовала чудо-логопеда возможностями собственного таланта. А талант у нее был, как бы иначе она поступила в Театральный, на художественно-постановочное отделение, приехав из Пскова? Да и чем еще сразила бы столичного жениха Андрея? Короче, появился в классе у Шлемы, наравне с другими игрушками, комплект очень тщательно сделанных кукол с богатой мимикой и оригинальной механикой – Зоя постаралась, ведь она была мастером своего дела. Не зря получила такую редкую специальность, как художник-постановщик кукольного театра. Куклы органично вписались в сценарий занятий, помогая ставить детям артикуляцию. И девочка Алиса вписалась в эти занятия. Неизбежная, казалось бы, перспектива «речевой школы», то бишь попадания Алисы в спецшколу для детей с дефектами развития речи, начала отступать. Ночные слезы жены наконец-то высохли… «Хоть где-то пригодилась ее специальность, – усмехнулся Андрей. – Ее никому не нужное „Постановочное отделение“. Но, между прочим, такие куклы бешенных денег стоят, пожелай их кто-нибудь заказать, так что с капризным педагогом расчет получается. Тем более, мы, прикладные математики, тоже не сидели сложа руки. Пяток каких-то оболтусов, в свое время присланных неугомонным Шлемой, „Основам информатики“ натаскали – за бесплатно, разумеется, даже без „спасибо“…»
На кухне что-то случилось.
Оглушительно упал некий предмет, громыхнув железом – наверное, крышка от большой кастрюли, только она умеет издавать такой звук. Кто-то захрипел. Или, может, захрюкал. Хрипенье-хрюканье сложилось во фразу: «Теперь поняла, дура, теперь ты поняла?» Нет, это было не хрюканье, а шепот, отец так шептался, пытаясь говорить тихо – ха-ха, тихо! – не желая позориться перед сыном. Довели человека, допилили. Мать ответила ему, но вышло слабо, совсем неслышно в сравнении с новым всплеском отцовской ярости: «Ты, конечно, можешь на меня донести, мне плевать!» Опять «шепотом» – так, что даже до спальни докатилась эта волна нагретого воздуха. Явно не в себе был человек.
– Слава, подожди, – жалобно вскрикнула мать. Уже в полный голос.
Отец протопал мимо, разбрызгивая горячие капли слов:
– Ну что вы за люди… что вы за люди…
Он громко отпер входную дверь, не щадя замок, после чего крикнул в ответ:
– На улице подожду, в машине!
Убежал не одеваясь. Куртку, очевидно, прихватил с собой.
Андрей вскочил, чтобы мчаться на кухню, чтобы откачивать лежащую в шоке мать, но та появилась самостоятельно. Она… улыбалась! Кривила губы – то ли от растерянности, то ли в приступе истерической веселости. Губы дрожали, подбородок тоже. «Какая же она старая», – вдруг увидел Андрей…
Глаза у матери были совершенно круглые. Абсолютно.
– Знаешь, что он мне сказал? – начала она. – Сказал, что…
– Что? – помог ей сын.
– Как такое может быть? Не понимаю… – похоже, она разговаривала с собой. Впрочем, уже закончила, замолчала. Растерянная улыбка медленно сползла. Андрей подождал, ничего не дождался и начал сам:
– Из-за чего вы поссорились?
Вновь предложенная тема была для нее попроще, попривычнее.
– Да все из-за этой. Из-за подопечной его.
И ситуация сразу стала ясна. «Подопечная». Хорошее слово, старинное, совсем не стыдное. Можно произносить, открыто и честно глядя жене в глаза. Хотя черт их разберет, что там у отца с этой непонятной женщиной, которую никто в семье воочию не видел. Вполне вероятно, что ничего запретного. С точки зрения отца, она была очень молодой – возраста Андрея. Во время предыдущих скандалов с супругой, он однажды воскликнул: «Неужели ты не понимаешь, она же мне как дочь!» Ну что ж, пусть будет «как дочь». Сестричка, значит, появилась. Вдруг и в самом деле грехи молодости жгут человека? Так или иначе, но отец увлеченно участвовал в ее судьбе, постоянно звонил кому-то по ее делам, переживал, даже с домашними порывался обсуждать проблемы этой надоевшей всем женщины. В общем, тратил уйму времени. Мало того, беспрерывно возил ее туда-сюда на «Волге», тратил семейный бензин. Это было слишком, но заинтересованные лица культурно молчали. «Подопечная» работала бухгалтером на той же торговой базе, при которой отец устроился подрабатывать в качестве «водителя с машиной». Он мечтал, чтобы «как дочь» встала во главе собственного бизнеса, после чего, надо полагать, успокоился бы наконец и устроился шофером уже в ее фирму. Смешно, если бы не грустно. Мать терпела все это безобразие, стиснув зубы, поскольку отец регулярно обижался: «Да как ты не понимаешь, ничего из того, что ты думаешь, у нас с ней нет, нет, нет!»
Терпеть-то терпела, но изредка срывалась – вот и сегодня не выдержала…
– …Не выдержала я, Андрюша, – объясняла мать. – Ты представляешь, он собирается сегодня эту, подругу нашу, в Кавголово на машине везти! Она, видите ли, путевку в дом отдыха взяла, на лыжах любит кататься, а с лыжами и с вещами на электричке – не любит, оказывается. Родного сына не мог по врачам повозить…
– Опять ты со своим занудством, – поморщился Андрей.
– А что, я разве не права? Если б не твоя капсула в животе и не браслетик твой биологический, или какое там название правильное, ты бы наверняка не разболелся. Наездился по городу в самый мороз.
– Если б не вставные зубы… – напомнил он. Вернее, зубной протез сам о себе напомнил, но собеседница этого не знала. Чутким ухом женщины, ощущающей себя виноватой, она уловила иронию.
– И ты тоже хорош! Не дал мне спать, всю ночь шастал взад-вперед. Саша пришел – разбудил, когда уходил – опять разбудил. Что за необходимость такая – по ночам в гости шляться? Радио на полную катушку включилось… Ты же знаешь, если я проснусь, мне трудно потом заснуть, лежу и мучаюсь.
Ее упрек был справедлив. Вообще, все упреки, которые она высказывала или хранила в себе, обладали стальной, непробиваемой правотой, но сил извиняться или оправдываться не осталось. Андрей вернулся в спальню, измученно опустился на кровать и спросил:
– Что тебе папа рассказал такого смешного?
Она словно не заметила вопрос:
– Между прочим, если бы я нормально выспалась, то, я думаю, не прицепилась бы к нему. Хочет в Кавголово – и пусть едет. Мне-то что?
– Ага, – понял Андрей, – получается, я во все виноват. Мне не привыкать. Скажешь ты или нет, о чем тебе нужно на папу донести? Он так шумно об этом просил…
– Перестань, Андрюша, не обращай внимания. Не знаю я, что с нашим папой творится, с ума, по-моему, сошел… Лучше сам скажи – почему Саша ночевать не остался? Ты выгнал гостя, что ли? А? Что ты говоришь?