Инъекция страха
Шрифт:
Он принялся медленно, нарочно неторопливо готовить бутерброд – с копченым сыром, вытащенным из холодильника, с импортным маргарином, имитирующим масло, – лишь бы отвлечься. Он решил что-нибудь съесть, прежде чем принять жаропонижающее. Не стоило глотать аспирин на пустой желудок. Желудок – это полюс мироздания, с ним поосторожнее надо. Есть и второй полюс мироздания – половые железы. Увы, для большинства людей какой-либо из полюсов становится центром – вот прекрасная тема для размышлений. Однако отвлечься не удалось. Подробности недавнего визита уже ворвались на охраняемую территорию, уже весело скакали в голове, не считаясь с правом частной собственности.
Теорема доказывалась легко. Друг Саша предъявил пистолет еще в коридоре, едва вошел – раз. Напился, чтобы легче было совершить задуманное, чтобы подавить жалость и стыд – два. Заставил вымыть бутылку, не желал оставлять следов своего присутствия – три. Правда, его видела полусонная мать, но ведь это не проблема для нетрезвого бойца с пистолетом в
Итоговая формулировка теоремы складывалась с очевидностью, достойной математического справочника, заставляя ослабленную болезнью душу снова и снова содрогаться…
«Стоп, стоп, стоп! – приказал себе Андрей. – А что, собственно, с тобой произошло? Почему ты испугался, каких слов или действий? Все случившееся было слишком иррациональным, чтобы терять из-за этого остатки гордости. То ли так понимай, то ли этак. Кто поможет разобраться? Сашу, что ли, пригласить в гости – ха, ха! – поведать ему о своих проблемах?.. – Андрей непроизвольно улыбнулся и расправил плечи. – Грустная получилась шутка, но – шутка. Рано сходить с ума, господа, рано: пока я жив, как говорят англичане, здравый смысл со мной».
Он выключил газ, снял чайник с плиты и сделал себе чай.
В самом деле, какой мотив мог быть у Саши для убийства своего товарища по детским играм? Месть – непонятно за что? Посчитал Андрея предателем, который тайно помогал врагам? Тогда это недоразумение должно быстро и безболезненно разъясниться. Или его привело желание убрать свидетеля? Опять же – свидетеля чего? Ошибка!
Кстати, действительно ли у Саши неприятности? Может, он придумал себе свой страх, заразив этим вирусом бывшего одноклассника, может, он убегает от того, чего в реальности не существует? Тогда вообще нечего было психовать. Ну, съехал человек с катушек… Впрочем, наоборот, в этом случае опасность возрастала многократно. Параноик, у которого под мышкой в кобуре болтается… даже не под мышкой, а в кармане, с досланным патроном… Нет, знаете ли, лучше пусть будут неприятности! Что-нибудь простое и понятное, вроде порочащих связей с украинской разведкой. Пусть главной версией происшедшего останется недоразумение, ошибка…
«Что я знаю о нем? – задался Андрей новым вопросом, вытягивая логическую цепочку звено за звеном. – Что я, в принципе, мог бы про параноика Сашу разболтать его великим и ужасным врагам?»
Вопрос вернул воспоминания…
…Казалось бы, после школы они должны были распрощаться навсегда. Один поступил в Политехнический институт, на физико-математический факультет, другой – в Военно-медицинскую академию. Поступить в престижный медицинский ВУЗ Саше помогли не только спорт и характеристика из военкомата, но и связи его родителей-врачей. Учились оба нормально, без падений и без взлетов. Как ни странно, Саша не был среди отстающих, становился врачом наравне со всеми, хоть в школе, мягко говоря, и не отличался тягой к знаниям. Честно работал, не злоупотребляя своим положением местной спортивной звезды. Детский невротический комплекс «быть не хуже других» тащил его по жизни, как катер водного лыжника. Что касается гребли, то Саша вообще вскоре бросил ею заниматься – радикулит замучил, по научному «остеохондроз», профессиональное заболевание всех гребцов. Он мудро решил плюнуть на подачки спорткомитета, зато сберечь позвоночник. И добрался, в конце концов, до интернатуры.
Ему благополучно удалось избежать распределения на авианесущий корабль с ядерным реактором на борту, мало того, папины связи сулили ему богатые перспективы – остаться на кафедре, поступить в аспирантуру, и катиться по накатанному желобу скромных советских карьеристов, тем более, в партию он уже успел вступить. Однако случилось нечто непредвиденное. Непредвиденное прежде всего для родителей будущего доцента или профессора, точнее, для его матери. С матерью, кстати, у Саши всегда были несколько странные отношения (примерно, как и у Андрея), которые со временем осложнялись и осложнялись, поскольку оба они, и мать, и сын, были несколько странными людьми. Итак, сын врачей решил с получением диплома и звания завершить на этом свою военно-медицинскую карьеру. Его нашли и ему предложили – словно точно знали, что он согласится. Он согласился. Конечно, в те годы мало кто отказался бы от столь заманчивого предложения, исходящего от столь могущественного ведомства, но ведь в данном случае на другой чаше весов лежала аспирантура…
Откуда Андрей знал все эти подробности? Очень просто: не смогли бывшие друзья расстаться навсегда, не дала им Судьба такой возможности. Во-первых, квартиры родителей располагались в одном районе, который тогда назывался Октябрьским (самый центр, романтика трущоб), во-вторых, вели свободный образ жизни, не связанный необходимостью целый день торчать на работе (все-таки студенты) и, в-третьих, любой из их возможных маршрутов вел через один и тот же транспортный узел (большая красивая площадь с красивым старинным названием). Волей-неволей, но они регулярно сталкивались на улицах – до смешного доходило, будто заранее договаривались о встречах. Встречались – и разговаривали, обменивались последними новостями, хвастались редкими успехами. Вот и получилось так, что один вынужденно следил за жизненным путем другого.
Итак, Комитет Государственной
Тот, кто хоть что-нибудь понимает в медицине, поймет и комизм требований, выставленных ведомственными врачами. Веселенький выбор стоял перед Сашей: с одной стороны – широкая и надежная академическая лестница, с другой – обрезание… ах, простите, ПОДрезание…
Он рассказал Андрею эту историю в одну из случайных встреч на трамвайной остановке. Без стеснения, как в октябрятско-пионерском возрасте. Очевидно, опять стал считать бывшего одноклассника всецело своим – тем, от кого можно не ждать насмешек. Ехидное предположение по ходу рассказа: «Наверное, ты этому педику из комиссии очень понравился, если он твой срам так разглядывал», отнюдь не обидело его, наоборот, рассмешило: «Для кого срам, Андрюха, а для кого и гордость…» Что касается истории с поступлением в компетентные органы на службу, то она завершилась благополучно. Саша сделал выбор. Все-таки сработали в нем детские комплексы, всколыхнулись нереализованные детские мечты, потребовав не упустить шанс. Он послушно удалил и гланды, и частичку кожи на своей обожаемой «гордости». Он сумел забраться в большую банку с доблестными советскими чекистами, которая громоздилась в начале Литейного проспекта.
Делился Саша и другими подробностями резко крутанувшейся биографии – не специально, нет, так получалось. В оговорках, в ухмылках, в паузах между разговорами о бабах. Или когда у него было скверно на душе, или когда он был нетрезв. Например, Андрей знал, что новоиспеченный лейтенант (Саше сразу присвоили лейтенанта – вероятно, за мужество, проявленное на медкомиссии), так вот, что он не поехал ни в какой «жаркий климат», отвертевшись при помощи малопонятной интриги, знал также, что он попал в отдел, который следил за непростыми членами партии (а конкретно – контролировал Смольный) и что это важное для страны дело ему понравилось, правда, наполнило его душу едким презрением ко всему святому, которое он не боялся демонстрировать. Затем Сашу уже в качестве старшего лейтенанта, бросили на какое-то другое дело – Андрей, естественно, не расспрашивал, на какое. Вполне хватало рассказов о зарплате, о спецмагазинах, о прелестях работы со «стукачами». Судя по всему, вошедшему во вкус офицеру общение со «спецконтингентом» особенно понравилось, в частности, такого рода: «…Ты ему говоришь „сволочь“, ты ему в морду харкнешь, а он тебя по имени-отчеству…» Или, например: «…Такой весь согнутый войдет, улыбающийся, мелкими шажками к столу, и блок „Мальборо“ на уголок положит – вот, Александр Витальевич, на склад вчера завезли…» Конечно, разве может не понравиться, когда тебя, сопляка, взрослые дяди (и тети! тети тоже!) по имени-отчеству называют. Когда тебя боятся – разве может это не вызвать чувство глубокого удовлетворения работой и жизнью? Так что поначалу Сашины комментарии содержали гораздо больше смешков и подмигиваний, чем мата. Лишь позже пропорции поменялись. От звания к званию, с превращением работы в службу, его мат наполнялся тяжелым, едким безразличием… Впрочем, он никогда не откровенничал всерьез, хоть и доверял слушателю. Интригующие реплики были не больше чем огрызками, семечками то ли сладких, то ли горьких яблок. Одно не вызывало сомнений: система КГБ приняла Сашу в качестве оперативника, и не больше.