Infernal
Шрифт:
– Неважно. Мне давно всё по барабану. Как Секир?
– Лечится, но приступил к работе. Ему позарез нужны деньги, так что батрачит за двоих.
– Кончилась медицинская страховка?
– Кто его разберёт! Бери трубку, когда тебе звонят!
– Не обещаю. На чужие номера не отвечаю. Не звони. Если будет нужно, я сам найду тебя. Фридману привет!
Разговор прекратился. Пусть батрачат Белкин с Секиром.
Закончилась целая неделя. Я отсиживался на дне и думал о привычных вещах: жизни, смерти и Лизе. Прожил семь дней с хвостиком, и скоро грядёт девятый. Девятый день – самый важный после смерти Лизы. День, когда мне предстояло выполнить волю покойницы.
На закате я отправлюсь на
Настроение с утра было приподнятым. Странно: мне идти на могилу, а я слегка навеселе. Ощущения, словно перед свиданием, не перед первым, конечно, но волнения не меньше. После подгорелой яичницы и кофе перечитывал её послание, ища в нём новые скрытые смыслы. Перечитал пять раз, не найдя ничего нового, но текст повторял и проговаривал про себя. Память в порядке, особенно механическая.
Пошарил в гардеробе, вспомнив аромат её одежды. Вещей накопилось уйма, так что пора сдавать в секонд-хенд. Так поступил бы любой вдовец-скупердяй, но не я.
Память не отдают и не продают – её помнят. Вещи Лизы стали мои единственным фетишем, а я превратился в последнего фетишиста. То, чего опасался и чего отстранялся, стало моей любимой привычкой. Я перебрал все её чулки, трусики и лифчики, модные платья, бижутерию, и меня не покидало её колье, старательно возвращённое в день её ухода. Вечное напоминание. Колье передавало её запах и молодость, но вызывало ненужные всплески эмоций. Фетишизм сам по себе, в принципе, вызывал эмоции и заменял Лизу, но я вскоре одумался и спрятал колье в верхний ящик письменного стола, её вещи аккуратно разложил по полочкам, а платья повесил в шкаф. Эмоции заряжали меня как громоотвод от удара молнии. Напряжение готово перевалить за разумные пределы. Следовало снова на кого-то наброситься, но Адель рядом не было. К сожалению, она не груша для битья, а больная слабая женщина. В этом я уверился окончательно, чуть-чуть пожалев её, но без трагизма.
Предугадывая возможные сюрпризы, я не сообщал ей о предстоящем походе на кладбище. Если Адель знакома с посланием, то наверняка знала, что меня сегодня ждёт. Мне представлялось, что они вместе писали прощальное послание. Сидели в каком-нибудь интернет-кафе под чашечку капучино и строчили мне письмецо.
Лиза придумывала текст, а Адель редактировала. Удобно и просто, чтоб запудрить мозги. Стоп! Я начинаю грешить на Лизу, что вдвойне грешно на девятый день, и я старательно прекращаю.
Звать Адель с собой невозможно. Захочет, объявится сама, а на свидании третий всегда лишний, и оно предназначено мне одному. Без свидетелей, без Адель. И Лиза даже не намекала. Она любит уединение и не любит толпу. Два гостя – уже толпа. Так, наверно, считает и Лиза.
До обеда время тянулось мучительно долго. Склочные облака, заполонившие с утра небо, к полудню рассеялись, оставив перистые следы, и солнце озаряло город лучезарным оптимизмом, как бы предвкушая чьё-то неминуемое воскрешение.
Телефон пока я не выключал, но никто не тревожил. Все подсознательно понимали, что доставать меня бесполезно, и я не отвечу. Важный день предстоит, значительный, и партнёры успели забить на меня. Забить и забыть – их полное право. Лишних людей я не осуждал и относился к ним индифферентно.
После полудня настроение выровнялось.
Лёгкая эйфория улетучилась вместе с облаками, и наступило ровное ожидание предстоящей встречи. Кое-что я не сделал, а оставил на последний момент. Речь шла о невинных хризантемах, на которых остановилась в выборе искусительница. Странный выбор, странные цветы с волнующим послевкусием. Что она нашла в них? Неизвестно. Раньше я никогда не дарил их, и Лиза не держала их в руках, при мне – точно. Или это были любимые цветы её детства, и она вспоминала о них когда-то? Ничего в них не было экзотического
Видимо, хризантемы очень соответствовали духу теперешней Лизиной прописки. Возможно. В этом имелась особая и заковыристая женская логика. А Лизина логика вдвойне женская и втройне заковыристая. Даже заковыристее не бывает. Лиза далеко? Вряд ли. Логика её рядом. Логика жива и терзает мозг, но там, где логика, там и Лиза, то бишь Лиза жива и рядом – вот рациональное объяснение, и никакой схоластики.
Критика чистого разума. Сам Кант позавидует и обязательно пригласит к себе пообедать. Хоть он и любил обедать в весёлой компании, мне сейчас не до веселья, и Канта я развлекать не стану, но о жизни мы бы поговорили, а скорее, о смерти. Если б наш разговор состоялся, то обязательно вдохновил бы старика на новый философский трактат, принёсший ему не меньше славы и почёта, чем все остальные. И мне бы досталось от общего пирога. Своя минута славы.
Оторвавшись от философии, я вернулся к земным реалиям и вспомнил Рашида. Что он делает сейчас? Таскает кирпичи на четвёртый этаж? Посыпает песком головы съеденных собратьев? Время обеда, значит трапеза в полном разгаре. Кого пригласил он на этот раз? И, точнее, кем он трапезничает? Сторожами?
Холодок пробежал по спине, и кожа стала гусиной. Б-р-р…
Поёжился и выдохнул через ноздри. Провести уйму времени в копании пожирателя людской плоти – не самое привычное занятие. Это круче прыжка в пропасть с одним парашютом, который, чтоб выпендриться, раскрывается у самой земли. Ощущения похлеще, но с парашютом я не прыгал ни в пропасть, ни с самолёта.
Внешние обстоятельства будто провалились и расплавились в земном кратере. Никто не мешал, и это здорово. Адель снова как в воду глядела – настоящая ведьма. Пообещала, что менты отстанут, и Звонарёв не приглашал на очную ставку. Я поверил Адель и выбросил всех сыщиков вместе взятых из головы. В ту же пропасть, но без парашюта. Поделом. Всё равно от них никакого толка.
Когда-то, когда я любил рассекать по асфальту на горном велосипеде, меня остановила чудная девочка и попросила прокатиться. Лично её я не знал, но отказывать очаровашке не стал. «Бери! – сказал я, – прокатись взад-вперёд!» Девочка была очень очаровательна. Велосипед отличный, только что купленный лично мною – не прокат, не аренда, а частная собственность. Многим на него три зарплаты откладывать, а мне подарен на тринадцатилетие. Довольная девочка села на мой вел, прокатила круг – и с концами. Домой я шёл на своих двоих. Отец долго капал на мозги, подсчитывая убытки, а мать перешла на латынь, осыпая меня нравоучительными афоризмами. Пропал велик, а девчонка-дрянь рассекает на нём по улицам, но ко мне в район уже не заедет. Папа накатал заяву в милиции. Естественно, искать мой горный байк никто и не собирался. С тех пор я заточил зуб на всю ментовскую шайку.
Через год у отца вскрыли гараж и украли подержанную «Мицубиши», которую он еле-еле перегнал из Владивостока. Отец лично летал на край света, чтоб сопроводить её до Екатеринбурга. Копил долго. В тот год он оставил науку и пробовал себя в качестве частного предпринимателя. Автомобиль – не байк, и стоил дороже. А отец терзался, как я тогда, даже сильнее, и мать уже не находила латинских мудростей и гладила его по седеющим расщелинам. Папа написал второе заявление, а оно также кануло в Лету. Лишь спустя два года на дне пригородного озера водолазы-любители случайно наткнулись на странный предмет. Думали, что подводная барокамера или неопознанный плавающий объект. Присмотрелись, и обросшая ракушками и водорослями подводная лодка оказалась автомобилем. Водолазы позвали спасателей, заставив их очень засуетиться.