Infernal
Шрифт:
По ночам в каптёрках дремали охранники. Рашид не пробовал их на вкус. Боялся, ведь за это вдуть могут, заколоть стамеской или просверлить мозги перфоратором, чтоб неповадно было. Судить его всё равно некому, а за сторожей он в ответе. Желтокожего поел – никто не хватится, сгинул и сгинул. Куда ему ещё? Суровая реальность. Всё по закону охотников джунглей. Кому плов с маслом, кому шаурма из псин, а кому бифштекс в собственном соку, подгорелый, но сочный, витаминизированый и обогащённый радионуклеидами. Никаких генномодифицированых добавок. Часто солить даже забывал. Гастарбайтер гастарбайтеру опора и кусок сала. Как бы в своё оправдание,
Рашид дожевал все последние запасы на ужин и беспощадно рыгал, не прикрываясь ни рукой, ни тряпкой.
– Так и будешь здесь жить? – спросил я, переваривая его исповедь.
– А где же? – вопрошал он, – и что жрать? Здесь и жить, здесь и жрать. Воля наша.
– А когда стройку возобновят?
– Будем строить, – просто отвечал Рашид, изображая восточную мудрость в самом первобытном обличии и жестокости.
Сам того не желая, я вспомнил африканские племена, в том числе на Амазонии до сих пор сохранились каннибалы, не гнушавшиеся попробовать собственных братьев. Значит, это предусмотрено Создателем и не противоречит законам природы, раз есть негры и папуасы – людоеды, то почему бы не быть людоеду-Рашиду? Чем он хуже? Но что будет с ним дальше, и не перейдёт ли он с братьев по разуму на коренных горожан? Однообразие всякому рано или поздно надоедает, но надоест ли оно Рашиду? Спорный вопрос, и я побоялся спрашивать его лично, представляя, что сам пока нахожусь в его власти. Следом я поймал себя на мысли, не покуситься ли мне на Адель, раз я вкусил человечины. Убить, разорвать на части и сожрать её чёрствое от лжи сердце? И тут же зарёкся – ту дрянь есть слишком противно. Застрянет в горле. Плоть её полна яду, и любой кусок будет смертелен.
– Хорошо у тебя. Спокойно, – добавил я, свыкшись с обстановкой.
– Перезимуем, – по привычке произнёс Рашид. Зимы он боялся, что стало его крылатым выражением.
– Перезимуем, – подтвердил я.
– Ещё будешь? – навострился Рашид переползти к ящику, чтоб продолжить опустошение своих погребов.
– Спасибо. Сыт.
– Что?
– Сыт! Уважил. Накормил и напоил меня, брат. Пора мне, заждались…
– Уходишь? – нахмурился он, оскалившись наподобие австралийского папуаса.
– Ухожу.
– Иди.
– Проводи меня? Сам не выберусь.
– Собирайся.
Тяжело зевая поле сытного ужина, Рашид провёл меня по подвальным катакомбам, на этот раз двигаясь заметно медленнее. Я смотрел ему вслед и уверился, что приобрёл здесь бесценный опыт. Вспоминая своего брата, я понял, почему его так влекло в бесконечные странствия по миру. Отныне мне есть, чем гордиться. Брата я обскакал – предмет моей гордости. Самому довелось побывать в племени мумба-юмба и отведать деликатесного шашлыка. А если бы это было реальное африканское племя, то мне было бы не так тошно и противно, но наш мир суровее наших грёз.
Проведя до цокольного этажа, Рашид приобнял меня, как брата. И я похлопал его по плечам, мол, спасибо, век не забуду. Я пожелал ему перебраться повыше и извинился за разбитое стекло, вспомнив про магнитолу.
– Любишь музыку слушать?
– Мистера Кредо.
– Понимаю. Тут неподалёку валяется магнитофон. Возьми себе, если он не сломан, пока сторожа не спёрли, и слушай. Электричество у тебя есть. Включи
– Женщины – хорошо. Иногда ко мне ходят женщины, – хитро ухмыльнулся Рашид, как истинный homo sapiens.
Жаль, что он иногда вёл себя не очень разумно.
– Женщины ходят к тебе? И уходят?
– Не все.
– А я ухожу.
Рашид проводил меня до забора, не боясь разбудить сторожей и смеясь над их запойным храпом, отдававшим глухим эхом по ржавым каморкам.
Попрощались мы молча. По-мужски. Рашид скуп на эмоции. Я тоже.
На четвёртом этаже все так же мерцала лампа, но стекло разбито, как разбито и моё сердце от чудовищной лжи. Лиза поймёт меня.
Как перебродившее тесто в кастрюле, мой мозг наливался ненавистью. Опустив голову, я двинулся дальше от стройки, пиная камни.
Машина стояла на месте. Я дёрнул дверцу – заперто. С размаху я кулаком саданул по капоту, отчего замок щёлкнул, и все открылось.
Адель протирала заспанные глаза и не соображала, что происходит. Сучка уснула, когда я прохлаждался в логове людоеда! Сейчас она у меня попляшет!
С размаху я вдарил ей кулаком в нос. Кулак проскользил по переносице, приложившись косо и неудачно. Адель вскрикнула, а я схватил её за волосы и, чуть не выдрав скальп, выволок её из машины.
Подлая тварь продолжала кричать, а я ударил её повторно – на этот раз точно в губы.
Проступила первая кровь.
– Ты с ума сошёл! Отпусти! – успела она промычать, когда я залепил ей под дых коленом.
– Сука! Это ты сошла с ума, когда родилась! Ты ответишь! Сдохни! Сумасшедшая сука!
Плашмя Адель рухнула на щебёнку. Барахтаясь в пыли, она пыталась подняться, но я пнул её в живот остриём ботинка. Жалкая поэтесса продолжала мычать и издавать нечленораздельные завывания. Пусть мычит, пусть ноет, пусть зовёт на помощь. Здесь её никто не услышит – самое подходящее место для мести. Адель отомстила – наступала моя очередь. И слепое возмездие в действии.
Никто и не думал идти ей на помощь. Пришёл бы один Рашид, но он на моей стороне, повинуясь закону городских джунглей. Кровная месть – как это сладко звучит.
Адель трепыхалась под ногами как подыхающая курица, а я безжалостно смотрел на неё, а когда она поднималась на колени, пинал её в пах. Адель опрокидывалась на спину, вымазываясь в гравии. Не понимая, что творю, я поднял увесистый булыжник и опрокинул его на Адель. Не попал. Булыжник рухнул в миллиметре от её носа, придавив слипшиеся в песке и крови волосы. Я задумал отнести её к Рашиду в знак ответного уважения и подарить ему эту курицу, устроив пир на весь мир. Сожрать её вместе, разбудить сторожей и напиться до посинения! С них выпивка!
Замахнувшись, чтоб ударить её в живот, я промазал, когда вдруг лопнула подошва, и ботинок улетел в кусты. Это охладило пыл, и я на одной ноге попрыгал за ботинком, как заяц, но зачем? Всё равно был по уши в грязи.
Адель лежала на животе и молчала.
Неужели я убил её?
Честно, я не желал её убивать. Это наваждение. Кровью залило душу. Снасильничал, чуть не отправив девку в ад! Стало страшно. Лиза не простила бы мне. Во все времена к юродивым относились гуманно. Надсмехались над ними, но руки не распускали. Я же оступился и отдубасил кошёлку. Грешник, но что делать, если нам всем суждено отправиться в ад?!