INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков

де Мопассан Ги

— Мы слишком хорошо вооружены, чтобы бояться каких бы то ни было гостей, — ответил я, — а что касается дьявола, то я слышал, что он довольно приятный собутыльник. Позаботьтесь-ка о провизии, мамаша. Дайте еды на пять человек, из которых каждый ест за четверых, фуража для мулов и, пожалуйста, побольше вина, потому что с нами Бутрэ…

— Лейтенант Бутрэ? — вскричала она, широко разведя руки и затем всплеснув ими, что, как всем известно, есть выраженное жестом восклицание. — Mozo, [39] две корзины по дюжине настоящего rancio. [40]

39

Мальчик (исп.).

40

Выдержанного (исп.).

Десять

минут спустя внутренность нашей повозки приобрела вид кладовой богатого дома, снабженной так обильно, что там не поместился бы и самый худой из нас; но, как я уже говорил, погода, по-прежнему угрожающая, на время, казалось, успокоилась. Не колеблясь, мы решили пойти пешком.

— Куда мы идем, сеньор капитан? — спросил arriero, удивленный этими приготовлениями.

— Куда же, мой бедный Эстебан, если не в то место, которое вы сами указали? В замок Гисмондо, по всей вероятности.

— В замок Гисмондо? Да сжалится над нами Пресвятая Дева! Мои мулы — и те не отважились бы на такое путешествие!

— Они все же отважатся на него, — возразил я, всовывая ему в руку горсть мелочи, — и за эти труды будут вознаграждены обильной трапезой. Для вас, добрый мой друг, здесь есть три бутылки старого паламосского вина, о котором вы мне скажете свое мнение. Только не будем терять время, потому что все мы, и люди и мулы, почти ничего не ели и, кроме того, небо опять ужасно хмурится.

— В замок Гисмондо, — жалобно повторил Баскара. — Знаете ли вы, сеньоры, что такое замок Гисмондо? Никто никогда не проникал в него безнаказанно, не заключив предварительно договора с лукавым, и я бы не сунулся туда за все сокровища королевских галионов. Нет, право, я не пойду.

— Пойдете, любезный Баскара, клянусь честью, пойдете, — подхватил Бутрэ, обхватывая его могучей рукой. — Пристало ли благородному кастильцу, который со славой занимается вольнолюбивой профессией, отступать перед самым глупым из народных предрассудков? Ах! Если бы Вольтер и Пирон были переведены на испанский, как они должны быть переведены на все языки мира, мне было бы нетрудно доказать вам, что дьявол, которым вас стращают, только пугало для старух, выдуманное ради выгоды монахов каким-нибудь гадким богословом-водохлебом; но я докажу вам это осязательно, когда мы поужинаем, а сейчас у меня слишком пусто в желудке и слишком сухо во рту, чтобы успешно поддерживать философский спор. Идемте же, дорогой Баскара, и будьте уверены, что лейтенант Бутрэ всегда встанет между дьяволом и вами, если у дьявола хватит дерзости угрожать вам. Черт возьми! Забавно бы это было!

Так беседуя, мы вышли на прорубленную в холмах ухабистую дорогу, сопровождаемые рыданиями и охами Баскара, который отмечал каждый свой шаг причитаниями из псалмов или призывами из литаний. Я должен сознаться, что даже мулы, изнуренные голодом и усталостью, приближались к цели нашей ночной экспедиции унылым и угрюмым шагом, время от времени останавливаясь, словно в ожидании спасительного приказа повернуть обратно, и жалобно поворачивали поникшие головы на каждой пяди дороги, близившейся уже к концу.

— Что же такое, — сказал Сержи, — этот роковой замок, который внушает добрым людям столь искренний и глубокий ужас? Приют привидений, может быть?

— А может быть, — ответил я ему тихонько, — воровской притон; ведь никогда у народа не возникает такого рода суеверия, если оно не основано на обстоятельствах, вполне законно внушающих страх. Но у нас есть на троих три шпаги, три пары отличных пистолетов, запасные патроны; arriero же, кроме своего охотничьего ножа, конечно, имеет в запасе, по обычаю, хороший валенсианский клинок.

— Кто не знает, что такое замок Гисмондо, — проворчал Эстебан голосом,

в котором слышалось волнение. — Если знатные сеньоры полюбопытствуют узнать о нем, я могу удовлетворить их, ведь мой покойный отец входил туда. Вот это был храбрец! Да простит ему Бог, что он слишком любил выпить!

— В этом нет ничего худого, — перебил Бутрэ. — Что же за чертовщину твой отец увидел в замке Гисмондо?

— Расскажи нам эту историю, — подхватил Сержи, который пожертвовал бы самым изысканным развлечением ради фантастического рассказа.

— А после этого, — отвечал погонщик, — их сиятельства смогут и повернуть назад, если найдут это нужным.

И он начал свой рассказ.

— Этот несчастный Гисмондо, — промолвил он и тотчас же спохватился, как будто опасаясь, что кто-то невидимый услышит его, — в самом деле несчастный, — продолжал он, — ведь он-то навлек на себя неумолимый гнев Божий, а я сам вовсе не желаю ему зла!.. В двадцать пять лет Гисмондо был уже главой знаменитой семьи де Лас Сьеррас, о которой столько рассказывается в наших хрониках. Случилось это триста лет тому назад или около того; правильный год указан в книгах. Это был храбрый и красивый кавалер, щедрый, милостивый, и его долгое время всюду принимали как желанного гостя, но слишком уж он любил дурную компанию и не сумел сохранить себя в страхе Божьем, так что о его распущенности прошла худая слава, а расточительность почти полностью разорила его. Тогда-то ему пришлось искать пристанища в том замке, где вы так, с позволения сказать, неосторожно решили провести ночь и который остался последним обломком его большого родового состояния. Довольный, что ему удалось скрыться от преследований кредиторов, а также от врагов, по-прежнему многочисленных, ибо его страсти и развратные похождения причинили горе многим семьям, он укрепил свой замок и заперся в нем на остаток своих дней с оруженосцем, таким же распутником, как он сам, и пажом, у которого испорченность души опередила годы; их челядь состояла из горсточки вооруженных людей, принимавших участие в их бесчинствах и связавших с ними свою судьбу, потому что в этом они видели единственный для себя выход. Одну из первых своих вылазок Гисмондо предпринял, чтобы добыть себе подругу, и, подобно той гнусной птице, которая марает свое же гнездо, он избрал себе жертву в собственной семье. Некоторые говорят, однако, что Инес де Лас Сьеррас — так звали его племянницу — втайне дала согласие на похищение. Кто сможет объяснить когда-нибудь тайны женского сердца!

Я сказал вам, что это была одна из первых вылазок, а история приписывает ему еще множество других. Доходов от этой скалы, над которой, кажется, всегда тяготело проклятие Господне, не могло бы хватить ему, если бы он не приумножал их теми поборами с проезжих, что называются грабежом на большой дороге, когда их производят не знатные господа. Имя Гисмондо и его замок в скором времени стали наводить страх.

— Только-то? — сказал Бутрэ. — То, о чем ты рассказываешь, вещь обычная. Это одно из непременных следствий феодализма, один из результатов варварства, порожденного веками невежества и рабства.

— То, что мне осталось рассказать вам, несколько менее обычно, — возразил arriero. — Кроткая Инес, воспитанная в христианских правилах, внезапно, в такой же день, как сегодня, была осенена ярким лучом благодати.

В минуту, когда полуночный звон напоминает верующим о Рождестве Спасителя, она проникла, против обыкновения, в пиршественный зал, где три разбойника, сидя перед камином, разгулом оргии заглушали в себе воспоминания о своих преступлениях. Они были наполовину пьяны. Воодушевленная верой, она в сильных выражениях обрисовала им всю преступность их дел и вечные муки, которые ожидают их; она плакала, она умоляла, она встала на колени перед Гисмондо, и, положив свою белую руку на сердце, некогда бившееся для нее, она пыталась пробудить в нем человеческие чувства. Это, сеньоры, было выше ее сил, и Гисмондо, подстрекаемый своими злодеями товарищами, ответил ударом кинжала, который пронзил ее грудь.