Инферно Габриеля
Шрифт:
— Представь себе. Денег у него предостаточно, — сказала Рейчел, досадуя, что их разговор перешел в эту плоскость.
— Рейчел, я понимаю: профессорская зарплата заметно отличается от аспирантской стипендии. Но профессора не зарабатывают миллионы.
— Разумеется. Деньги ему достались по наследству.
— От Грейс?
— Что ты! От его биологического отца. Несколько лет назад Габриеля разыскал какой-то адвокат и сообщил, что его отец умер, завещав ему кучу денег. Габриель до этого и имени своего отца не знал. Поначалу он лишь морщился и говорил, что слышать не хочет ни о каком наследстве. Потом передумал.
— Почему?
— Трудно
Джулия покачала головой:
— Мне не важно, на чьи деньги куплена эта сумка. Я просто не хочу ее брать.
Теперь уже Рейчел кусала губы, поскольку исчерпала все аргументы. Оставались слезы.
— Джулия, пожалуйста, не упрямься. У Габриеля отвратительный характер, это верно. Но будь хотя бы ты мудрее. Он только-только пустил меня в свою жизнь. Я не хочу снова его потерять. Особенно теперь, когда нет мамы и ее доброта нас не объединяет.
Чаепития в непринужденной обстановке не получалось.
«Рейчел снова нажала на кнопку вины», — подумала Джулия.
— Не забывай, я ему не сестра. У нас с ним совсем другие отношения: он мой профессор, а я его аспирантка. Боюсь, этот подарок еще наделает ему неприятностей.
— Не наделает. Ты же меня не выдашь?
— Нет, конечно.
— Вот и отлично. Надеюсь, аспирантов здесь еще не обязывают отчитываться, откуда у них появляются новые вещи. Наконец, можешь считать эту сумку запоздалым подарком на день рождения от меня или от Грейс… — Рейчел хлопнула себя по лбу: — А ведь я действительно забыла про твой день рождения. Позорище просто!
— Ничего страшного. Я его больше и не отмечаю. Слишком тяжело… Не могу.
— Что, он напоминает о себе?
Джулия сжалась:
— Напоминал. И то когда бывал сильно пьян или когда его в очередной раз бросали. Переехав сюда, я поменяла номер мобильника. Теперь пусть звонит сколько угодно.
— Сволочь, — пробормотала Рейчел. — Прости, я вообще не должна была говорить тебе, что сумка от Габриеля, но я не люблю врать. К тому же я знаю, как больно по тебе бьет вранье.
Подруги обменялись многозначительными взглядами. «Один подарок от Габриеля со множеством последствий, явных и тайных», — размышляла Джулия. Ей не хотелось принимать этот подарок. Вчера Габриель буквально вывернул ее наизнанку, дав ясно понять, что терпит ее присутствие лишь ради Рейчел. Стильная сумка никак не вязалась с убожеством ее «хоббитовой норы». Трудно врать самой себе, когда знаешь правду. Ходить повсюду с этой сумкой, появляться на семинарах, ни на секунду не забывая, кто ее подарил? Видеть его довольную ухмылку? Как же, облагодетельствовал нищую девчонку. Нет, на такое она не согласна. Ни ради Габриеля, ни ради всех сокровищ мира.
Рейчел поняла: подруга что-то задумала. Этого нельзя было допустить. Спасительные слова выстроились сами собой.
— Джулия, если ты не возьмешь сумку и снова явишься со своим рюкзаком, Габриель заподозрит неладное. Тебе он ничего не скажет, а
Джулия мысленно осыпала его проклятиями: «Боги всех претенциозных специалистов по Данте, обреченных до скончания жизни таскать кол в заднице, нашлите сыпь на его pene. [8] Прошу вас, и чтобы чесалось посильнее».
8
Пенис (ит.).
Рейчел она сказала другое:
— Ладно, подруга. Я не стану тебя подставлять. Но обязательно скажи Габриелю, чтобы больше подарков мне не покупал. Слышишь? Иначе я почувствую себя ребенком из приюта, попавшим под благотворительную акцию.
Рейчел облегченно вздохнула и заела свои тревоги очередной конфетой.
Джулия прижала сумку к груди, словно щит. Сумка вкусно пахла кожей. Этот запах странным образом изменил ход ее мыслей.
«Габриель хотел сделать мне подарок. Значит, я ему небезразлична, даже если он это сделал из жалости. Зато теперь у меня есть не только его фотография… то, что принадлежит только мне».
Поговорив немного о пустяках, Джулия переменила тему:
— Рейч, а что произошло на похоронах? Я попросила своего отца послать от моего имени цветы и приложить открытку. Габриель увидел цветы, но не понял, почему я их послала.
— Я слышала об этом. Скотт сказал мне, что цветы от тебя, но открытка куда-то исчезла. У меня даже не было возможности объяснить Габриелю что к чему. Потом у них со Скоттом опять началось выяснение отношений. Я и так была в жутком состоянии, а тут мне еще пришлось следить, чтобы один не выкинул другого в окно или не расшиб голову о кофейный столик.
Джулия сразу вспомнила осколки и кровь на белом ковре.
— Ну почему им постоянно нужно выяснять отношения?
— Не постоянно. Раньше они неплохо ладили. А потом Габриель поехал учиться в Гарвард, и его словно подменили…
Рейчел умолкла. Видно, воспоминания были слишком уж тяжелыми. Джулия не стала допытываться.
— После того страшного дня… помнишь, наверное… Габриель несколько лет не появлялся у нас. Даже не звонил. Потом приехал, но заявил, что ночевать будет в гостинице. Для мамы это было как пощечина. А Скотт закусил удила. Сказал, что никогда не простит Габриелю издевательств над матерью. Скотта тоже можно понять, — продолжала Рейчел. — Он ведь очень уважал Габриеля. Гордился им и вдруг… Даже не знаю, как бы без Эрона я все это выдержала. Наверное, убежала бы навсегда.
— Неблагополучная семья все же лучше, чем вообще никакой, — тихо произнесла Джулия.
— Это ты точно сказала, — вздохнула Рейчел. — Были Кларки, а теперь — неблагополучная семья. Умершая мать, пришибленный горем отец, разозленный кабан Скотт, семейная паршивая овца Габриель. А я, наверное, что-то вроде серой куропатки на грушевом дереве.
— У Скотта есть женщина?
— Была. Они работали вместе. Потом расстались, незадолго до маминой болезни.
— Сочувствую ему.
— Моя семья сейчас — бесплатная экранизация какого-нибудь диккенсовского романа. Нет, даже хуже. Мы чудовищная смесь Артура Миллера и Джона Стейнбека с добавками Толстого и Достоевского.