Инферно Габриеля
Шрифт:
— Если я сейчас к нему не пойду, он разозлится еще сильнее. Выкинет меня со своего потока. А мне нужны его семинары, иначе к маю мне не окончить магистратуру.
— Тогда я пойду вместе с тобой, — вызвался Пол. — А лучше прежде поговорю с ним сам. — Он потянулся во весь рост и согнул руки, словно проверяя свои мускулы.
— Не надо меня выгораживать. Кроме неприятностей, это ничего не даст. Я пойду одна, извинюсь. Пусть выкричится. Когда он выплеснет всю злость, я спокойно уйду.
— «По принужденью милость не действует…», [23] —
23
Слова Порции. Шекспир У. Венецианский купец. Действие IV, сц. 1. Перевод П. Вейнберга.
Джулия заморгала, как школьница у доски, которую учитель поймал на вранье.
— Я нашла статью о Пие де Толомей. Иногда ее называли Полиной.
— Пиа де Толомей не была любовницей Данте. Ходили слухи, будто они все же были близки и даже имели совместных детей. Но никаких документальных подтверждений тому нет. Увы, Джулия, здесь Эмерсон прав: никто из серьезных исследователей не верит, что Пиа была любовницей Данте. Только дилетанты, падкие до сенсаций.
Джулия, по обыкновению, терзала внутреннюю поверхность щеки.
— Может, ты и прав: я несколько перегнула палку.
— Не «несколько», а слишком сильно. Бедняга Эмерсон даже маркер сломал. Если бы ему врезал кто-то другой, я бы только позлорадствовал. Сказал бы: «Получи, придурок, что давно заслужил». Но с тобой у него все непросто. Боюсь, что за свой срыв он на тебе отыграется. — Пол мотнул головой. — Давай я все-таки с ним поговорю.
— Пол, ты же пишешь у него диссертацию. Тебе незачем портить с ним отношения. Если мне станет невмоготу слушать его крики, я просто уйду. И жалобу подам на недопустимое поведение профессора Эмерсона.
— А вот это уже зря, — обеспокоенно сказал Пол. — Без свидетелей ты ничего не докажешь. В подобных случаях университетское начальство всегда встает на сторону преподавателей. Я уж не говорю о том, что ты бесповоротно испортишь с ним отношения. Он тебя возненавидит.
— Так что по-твоему, я должна дрожать в уголочке? Он большой злой профессор, я маленькая аспирантка. Ах да, забыла, у него есть власть, а у меня ее ни капли.
— Вот именно. У него есть власть. А власть творит с людьми странные вещи.
— Ну что он мне сделает?
Пол высунул голову в коридор, проверяя, не подслушивает ли кто.
— Эмерсон, конечно, непредсказуемый придурок. У него был конфликт с профессором Сингер, а это значит, что он… — Пол вдруг замолчал и потряс головой.
— Это значит… что?
— В общем, так: если он будет по-хамски себя вести или попытается на тебя наезжать, скажешь мне, и я тебе помогу. Мы составим жалобу.
— По-моему, ты все рисуешь в мрачных тонах. Болезненное самолюбие — диагноз многих профессоров. И многие из них не выносят, когда им возражают. Зайду я сейчас в его святилище, получу порцию унижений, и, надеюсь, этим все и кончится. А с потока он меня не
— Хотелось бы надеяться. Вообще-то, раньше он не выходил за рамки. Но ты для него как красная тряпка.
Пол проводил Джулию до профессорского кабинета и сам постучал в дверь. Дверь открылась почти сразу. Глаза профессора Эмерсона метали молнии.
— А вам что надо? — спросил он Пола, сердито косясь на Джулию.
— Я совсем ненадолго. Уделите мне минутку вашего времени, — попросил Пол.
— Не сейчас. Завтра.
— Но, профессор. Я…
— Завтра, мистер Норрис. И нечего настаивать.
— Конечно. Извините, — промямлил Пол, явно тревожась за Джулию.
Профессор Эмерсон дождался, пока его настырный лаборант скроется за углом, и только тогда отошел в сторону, пропуская Джулию. Едва она вошла, он тут же закрыл дверь, а сам прошествовал к окну.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Жалюзи в профессорском кабинете были опущены. Кабинет освещался только настольной лампой. Отойдя от своей строптивой аспирантки на максимальное расстояние, профессор сосредоточенно тер глаза. Его пальцы были пятнистыми от чернил.
Джулия крепко прижимала к себе рюкзак, превратив его в щит. Профессор молчал. Она стала оглядываться по сторонам, ища глазами жесткий стул, на котором ей придется сидеть, как тогда, в сентябре. К ее удивлению, стул самым варварским способом был сломан. На персидском ковре валялись его обломки.
Джулия глядела то на обломки стула, то на профессора.
«Надо же, стул сломал. Металлический».
Габриель смотрел на нее, и в глубине его синих глаз она ясно видела странное и опасное спокойствие. Дракон был у себя в логове, а Джулия явилась к нему безоружной, если не считать рюкзака.
— Любую другую аспирантку я сегодня же выгнал бы со своего потока.
Услышав его голос, Джулия вздрогнула. Как и глаза, голос был спокойным и даже мягким, будто шелк, прикасающийся к коже. Зато в паузах между словами ощущалось ледяное дыхание и скрежетала сталь.
— Я впервые вижу, чтобы взрослый человек столь вызывающе демонстрировал свое инфантильное поведение. Это называется «подростковое хамство», терпеть которое я впредь не намерен. Я уж не говорю о чудовищной лжи, навороченной вами вокруг имени Полины. Больше никогда не смейте так о ней говорить. Я понятно выразился?
Джулия молчала, глотая слюну.
— Повторяю вопрос: я понятно выразился?
— Да.
— Мое самообладание небеспредельно, и я очень не советую вам испытывать его на прочность. И еще. Если вам угодно и дальше воевать со мной, извольте вести войну самостоятельно, не втягивая в нее Пола. У него хватает своих проблем.
Джулия рассматривала узоры на ковре, не решаясь поднять голову. Профессорские глаза, как настоящие лазеры, жгли ей затылок.
— Мне думается, вам хотелось, чтобы я вышел из себя. Вы ждали, когда же я потеряю контроль над собой, начну орать и топать ногами. Тогда бы у вас были все основания вскочить и убежать. Иными словами, вам хотелось, чтобы я повел себя как агрессивный самец из низкопробного триллера. Должен вас разочаровать: я отличаюсь от агрессивных самцов, и такого поведения вы от меня не дождетесь.