Инферно Габриеля
Шрифт:
— «И если оскорбляют нас, мы что же, не дадим отпор?» [33] — парировала Джулия.
Габриель откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся:
— И кто кого сейчас учит, профессор Митчелл? Я просто несколько старше тебя и потому опытнее.
— Возраст необязательно делает человека мудрее.
— Я говорил не о мудрости, а о профессиональном опыте. Ты молода, но в тебе уже ощущается исследовательская жилка. Ты умеешь самостоятельно думать и делать выводы. Ты находишься в самом начале долгой, блестящей научной карьеры. Наверное, мне до сих пор не удалось
33
Слова из монолога Шейлока. Шекспир У. Венецианский купец. Действие III, сц. 1.
Джулия молчала, делая вид, будто поглощена игрой языков пламени.
— Джулианна, Энн не причинила мне вреда. Я вообще перестал о ней думать. Она не вызывает у меня ничего, кроме брезгливого сожаления. Я бы злейшему врагу не пожелал оказаться в мире, в котором она живет. Но она не оставила на мне шрамов.
Джулия, повернулась к нему. Его глаза были сейчас темно-синими. Умоляющими о понимании.
— Не все шрамы оставляют следы на коже. Скажи, почему среди стольких женщин ты выбрал Энн?
Габриель пожал плечами и тоже повернулся к огню.
— А почему люди совершают те или иные поступки? Они ищут счастья, хотя представление о счастье у всех разное. Энн обещала сильные, необузданные наслаждения, а я тогда нуждался во встряске.
— Неужели тебе было настолько скучно, что ты позволил ей издеваться над собой?
— Я не жду, что ты поймешь. Сейчас мне самому это трудно понять, но тогда мне нужна была крепкая встряска. Я оказался между выбором: либо болевой шок, либо запой. Я не хотел огорчать Ричарда и Грейс. Они бы все равно узнали. Я пытался… встречаться с разными женщинами, но все эти связи быстро теряли свою привлекательность и рвались. Знаешь, Джулианна, от легкодоступных, но бездумных оргазмов можно очень устать.
«Я это запомню», — подумала она.
— Я видела, как профессор Сингер вела себя после твоей лекции и потом, во время обеда… Отвергнутые женщины так себя не ведут.
— Она ненавидит слабость. И не желает мириться с поражением. Она пыталась управлять мною, но не сумела. Это нанесло удар по ее репутации и раздутому эго. Но проигрыш она не признает даже под пытками… включая средневековые.
— Но она тебе хоть немножко нравилась?
— Нет. Бездушный и бессердечный суккуб — вот кто она. — (Джулия поджала губы.) — Я не собирался очертя голову бросаться с Энн в те бездны, куда она звала. Вначале я хотел проверить, что это такое. Дальше проверки у нас не пошло. Иными словами, хотя мы и… переспали, отношений в строгом понимании этого слова у нас не было.
— Габриель, я не владею узкоспециальным жаргоном, на котором ты сейчас изъясняешься. Я так ничего и не поняла.
— Я пытаюсь объяснить тебе некоторые вещи, но делаю это так, чтобы не… замарать твою невинность сверх абсолютной необходимости. Пожалуйста, не требуй от меня предельной ясности, — неожиданно холодным тоном добавил он.
— Тебя по-прежнему интересуют бездны, в которые она звала?
— Нет. Это была катастрофа.
— А если не с ней?
— Нет.
— Но что, если тебя снова окутает тьма? Чем ты будешь ее разгонять?
— Я говорил об этом несколько раз и надеялся, что ты поняла. Беатриче, одним своим присутствием ты разгоняешь тьму…
— Скажи мне, что ее нет ни на одной из твоих фотографий.
— Могу поклясться. Я фотографировал женщин, которые мне нравились.
— Ты говорил… тебя вышвырнули из ее дома. Почему?
Габриель скрежетнул зубами.
— Я сделал нечто совершенно неприемлемое в ее мире. Не хочу врать. Мне было приятно видеть, как она скрючилась и сморщилась, когда я дал ей попробовать ее же зелья. Хотя этим я нарушил одно из самых священных своих правил.
Джулия содрогнулась всем телом.
— Тогда почему она не вычеркнула тебя из своей жизни?
— Потому что я олицетворение ее провала. Тот, кого ей не удалось подчинить. И я обладаю определенными способностями.
Джулия покраснела, сама не зная почему.
— Когда Энн узнала, что я был боксером и членом Оксфордского фехтовального клуба, она так и вцепилась в меня. К сожалению, у нас оказались общие увлечения.
Джулия инстинктивно дотронулась до бугорка на затылке.
— Габриель, я не могу находиться рядом с тем, кто дерется. Кто машет кулаками… неважно, в гневе или ради спортивного интереса. Я еще могу понять твою тягу к фехтованию. Но бокс…
— Между прочим, настоящий боксер никогда не распускает руки и кулаками машет только на ринге. А поднимать руку на женщин… мне такое вообще несвойственно. На женщин я влиял силой своего обольщения. Энн была исключением. Если бы ты знала все обстоятельства, ты меня простила бы.
— Габриель, я еще не все сказала. Я не могу находиться и рядом с тем, кто позволяет себя бить. Я боюсь жестокости. Можешь считать это слабостью, но, пожалуйста, пойми меня.
— Джулианна, я тебя отлично понимаю. Я думал, что «шоковая терапия», предлагаемая Энн, поможет мне разобраться с ворохом моих проблем. — Он грустно покачал головой. — Джулианна, самый тяжелый и болезненный момент я пережил сегодня. В ресторане. Точнее, в кладовке, где мы оказались. Мне было неимоверно тяжело смотреть тебе в глаза и подтверждать то, что ты услышала от Пола. Я безумно жалел, что у меня такое прошлое и что мой жизненный путь не был таким прямым, как твой.
Руки Джулии двигались сами собой. Слезы тоже явились без ее приглашения.
— Одна мысль, что кто-то причиняет тебе боль… обращается с тобой, как с животным… — Она шумно всхлипнула. — Мне все равно, был у тебя с нею секс или нет. Мне все равно, оставила ли она шрамы на твоем теле. Но мне невыносима мысль, что тебе делали больно… поскольку ты сам этого хотел. — (Габриель плотно сжал губы и промолчал.) — Мне худо, мне тошно от одной мысли, что ты кому-то позволял себя бить. — По ее щекам катились крупные слезинки. — Ты заслуживаешь, чтобы к тебе относились только по-доброму. И мужчины, и женщины. — Тыльной стороной ладони Джулия порывисто смахнула слезы. — Обещай мне, что никогда не вернешься к ней или к такой, как она.
— Я уже обещал, что тебе не придется делить меня ни с кем. Свое обещание я выполняю.
Джулия замотала головой, словно этого ей было мало.
— Я говорю про… навсегда. Даже после меня. Обещай.
— Ты так говоришь, словно уже знаешь, что у меня может быть какая-то жизнь после тебя.
Она опять смахнула слезы.
— Обещай, что больше никогда не прибегнешь к такому жуткому способу самонаказания. Что бы ни случилось.
Габриель скрежетнул зубами. Такого поворота в их разговоре он никак не ожидал.