Информация
Шрифт:
– Стоять! – взвизгнул он, схватил меня за рукав куртки. – Стоять, я сказал! Ты сейчас на Лубянку поедешь, шпионская мразь!
– Кто это мразь?! – Со мной давно так не разговаривали. – Пошел ты на хер, дебил!
– А-а! – Парень оглянулся и заверещал: – Ребята, ко мне! Комиссар в опасности!
Человек десять крепышей в таких же синих жилетах, перестав скандировать нечто неразборчиво-сиплое, ринулись к нам…
Увидев пару дней спустя, как эти же или очень на них похожие ворвались в редакцию «АиФ», где в тот момент была эстонский посол Марина такая-то, и какой погром они там учинили,
Моего короткого ответа: «В посольство Швеции», – оказалось достаточно, чтобы он не только пропустил меня, но и сопроводил сквозь орущую толпу, а потом, когда я вышел с визой в кармане, вывел с территории акции.
Удаляясь, я слышал за спиной дружное и злобное: «Фашисты, прочь из России! Фашисты, прочь из России!» И почему-то почувствовал удовольствие, словно это кричали именно мне, причем кричало все население страны… Жан Жене любил героев, против которых весь мир. В ту минуту и мне захотелось стать таким же.
Командировка в Иркутск, столкновеньице в Кисловском переулке, о котором я довольно долго вспоминал и думал (не каждый день меня называют мразью, тем более мразью шпионской), недельное путешествие слегка отвлекли от проблем, давивших в последние месяцы. Тем более что движения в суде с бывшей женой сирийца не было – заседания по-прежнему занимали несколько минут, а потом судья объявляла дату и время очередного, такого же пустого и короткого. По-моему, не только я со своим адвокатом, но и представитель истицы были заинтересованы в том, чтобы оттягивать решение. Судья тоже не торопилась – с готовностью назначала день следующего заседания; ясно было, что ей совсем не хочется ставить точку в этом мутноватом деле. Да, судя по всему, это могло длиться и год, и два, и пять. Пока, как говорится, умрет или осел, или шах, или Ходжа…
Мне любое решение было заранее неприятно – я знал, что, как только поставят точку в этом деле, снова объявится Наталья со своими претензиями. С ней судиться было тяжелей, по крайней мере морально. Одно дело какая-то чужая тетка, а другое – та, на которой женился, выносил на руках из загса, спал в одной постели несколько лет, называл любимой…
В середине мая удивил Макс – он вдруг получил назначение на должность директора филиала ВГТРК в Красноярске. Двое суток хныкал, что все ему надоело, что все бросит и вернется домой, женится на Лене; потом сутки сидел в Интернете и читал про Красноярск, а на другой день улетел.
До самого последнего момента я был уверен, что он меня разыгрывает – человек без высшего образования, бездельник, по сути, – и на такую должность! Но его назначение оказалось правдой…
После тура в Финляндию и Швецию мы часто встречались с Иваном. Заметно было, что у него стали водиться деньги, он все реже садился за руль, предпочитая передвигаться по Москве на метро, в подпитом состоянии. По вечерам мы бухали в кафешках или у меня дома. Иван мечтал:
– Свалить бы в Швецию навсегда. Видел ведь, как живут? У них вся жизнь – праздник, а тут сплошная борьба за выживание… И натуральных блондяшек сколько! Как сыр бы
– Слушай, – не выдержал я однажды. – Ты наследство, что ли, получил?
Иван как-то испуганно взглянул на меня, потом покривился, засипел:
– Да какое наследство… дождешься… Делом одним занимаюсь… – Замолчал.
– Да колись, колись.
Он перегнулся через стол и стал колоться. Видно было, что давненько хотел, но не решался:
– «Жигули» пиздим с парнями. Ну, такие, полубесхозные. Продаем на запчасти или сами разбираем. На периферии хорошо запчасти идут – там на «Жигулях» еще многие ездят. В Тулу отправляем, в Тверь.
– Ясно, Вань. И когда планируешь сесть?
– Чего?… Да брось так шутить! И, – стал оправдываться, – в общем-то, ничего такого лично я не делаю. Так… К тому же, это временное. Скоро альбом запишем, насчет концертов думаем.
– Это ты про вашу группу?
– Ну да, про «Плохую примету»! Ничё название?… Два раза в неделю репетируем…
– Трудоголики.
– Глумись… Вот станем знаменитыми, такие башли пойдут… Олегыч песню недавно принес. Гимн настоящий! «Камуфляжная масса затопила страну. Учат жизни мертвые живых…» Ударная песня!
– И что, – продолжал посмеиваться я, – по телику-то будут крутить?
– Да при чем тут телик?! Телик для быдлятины конченой. Его нормальные не смотрят давно. Сейчас другие схемы… Запишем альбом – тринадцать песен, и пару-тройку выложим на музсайтах, в виде рекламы, сопроводим контактными телефонами. Отпечатаем экземпляров двести дисков для начала, обложки, и будем наложенным платежом распространять. Диск – сто пятьдесят рублей. Это если на двести… Это будет… – Широкое, пролетарское лицо Ивана исказилось мукой подсчитывания. – Получается…
– Тридцать тысяч, – помог я ему.
– Во! Неплохо же…
– А сколько вас человек в группе?
– Пятеро.
– Тогда поделим тридцатку на пять. Получается шесть тысяч. Немного, согласись. Да плюс расходы на диски, на обложки. Запись в студии тоже наверняка ведь за деньги будет. Так?
– Ну да, за деньги, – вздохнул Иван. – Но все-таки… Может, тиражи увеличатся. Концерты начнем давать. – И снова стал накачивать себя уверенностью: – Ничего, раскрутимся. Главное – песни охуенные есть, музыканты классные. Ничего-о!..
Я, помню, смотрел на него, на этого тридцатилетнего, не адаптированного ко взрослой жизни человека с сочувствующей усмешкой, не подозревая, что вскоре сам перестану быть адаптированным…
На работе все шло своим чередом. Было много мелких и не особо обременительных дел; стабильно поступали левые заказы, пополнявшие мой разбросанный по банкам капиталец.
Правда, в середине лета в агентстве произошла перемена, которая хоть поначалу и слабо отразилась на общем течении моей, да и других сотрудников жизни, но в итоге года через два привела к тому, что большинство из нас уволилось, – появился новый исполнительный директор. Это был не кагэбэшник в отставке, как его предшественник, генеральный и некоторые другие руководители, а отставной офицер ВС. Павел Юрьевич, «Настоящий Полковник», как вскоре прозвали его у нас в отделе.