Информаторы
Шрифт:
Григорий посмотрел на разбитного парня, который заговорил с ним первым, когда он переступил порог камеры. Тот подмигнул ему, улыбнувшись.
Парфен очень серьезно отнесся к словам вора. Теперь он понял тот пристальный взгляд, которым одаривал его лежащий напротив Калган — тот самый мужик средних лет с бесцветными рыбьими глазами. Григорий прикинул, сколько у него шансов выстоять в драке против мужчины, и понял, что немного.
Химик, казалось, прочитал его мысли, усмехнулся по-особому, по-блатному.
— Главное, живи правильно,
На Григория его слова подействовали слабо — он был новичок в тюремной жизни, и все ему казалось пока кошмаром. Вечером того же дня он стал свидетелем жуткого проявления тюремных нравов.
В камеру пришел новичок. Валет и Калган тут же взяли его в обработку.
— Ой, кто к нам пожаловал? — дурашливо пропел Валет, «подплывая» к парню.
— Эн-то «он» или, может быть, «она»? — вторил ему Калган.
Парень стиснул зубы и не отвечал на оскорбления.
— Ты что харю прячешь, когда с тобой люди базарят? — одернул его Калган, когда тот хотел пройти мимо.
— А о чем мне с тобой разговаривать? — просипел тот, отводя взгляд.
— А расскажи-ка, дорогой, как ты Клешню вложил? — не отпускал его рукав Калган. Валет стоял в проходе, загораживая незнакомцу путь. Загорелый дедок и Химик вообще никак не реагировали на появление в камере нового человека, Цыган поглядывал в его сторону, но тоже сохранял нейтралитет. Парфен тоже лежал молча, наблюдая, что же будет дальше.
А дальше было следующее. Калган с Валетом избили парня до бессознательного состояния и оставили валяться у параши.
— Там самое место суке, — вполголоса прокомментировал их действие Химик и больше не обращал на горемыку никакого внимания.
Через день незнакомого парня перевели в другую камеру.
— Ну и слава богу, — заметил Ворон — седоволосый дед, которому на самом деле было чуть больше пятидесяти лет. Раньше он был авторитетным вором, но в последнее время спился и подался в бомжи. Залетал по мелочи, кочуя с нар на подмосковные помойки и обратно. — Стукач в камере — последнее дело!
— А откуда узнали, что он стукач? — поинтересовался Парфен.
— О-о, брат! — усмехнулся Ворон. — Тут почта не то что государственная! Малявочка дойдет точненько, аккуратно по адресу! Ты еще не заплыл в хату, а про тебя уже все известно!
Ну а в целом тюремная жизнь была полна скуки. За три дня, что его не вызывали на допрос, Григорий успел даже соскучиться. Единственная радость — пацаны организовали передачку через купленного охранника: заслали как положено — тушенки, сигарет, сгущенки, в общем, всего того, чего лишен человек в тюрьме и обилие чего, как правило, не замечает на воле.
На третий день Тарасов вызвал его к себе. Григорий внутренне содрогнулся, представив, что его ожидает новый разговор с «машкой», но ничего этого не было. Да и допроса как такового не было.
В кабинете следователя, кроме самого Тарасова, был еще один до смешного худой мужчина с выпуклыми глазами. Мужчина был одет с иголочки, словно желал безупречностью костюма компенсировать свою внешность. Мужчина оказался адвокатом. Во время допроса он сидел молча, ни разу не нарушив молчания, и только под конец спросил следователя, когда он сможет ознакомиться с материалами дела.
Григорий поглядывал на адвоката, ожидая от него вопросов. Но тот вообще не замечал его.
Олег Андреевич большей частью дублировал все те же вопросы, что и накануне. Посоветовал, на всякий случай, чистосердечно признаться. Парфен отказался и был отправлен в камеру.
По возвращении неожиданный интерес к нему проявил Химик.
— Тебе малявка с воли от братанов, — с такими словами он передал Гришке небольшой клочок бумаги.
«Молчи, стой на своем, поможем!» — печатными буквами было написано на небольшом листочке. И больше ничего.
— Если есть какие мысли, поделись, — глядя на него, скупо произнес Химик. — Что смогу — подскажу!
Гришку прорвало. Сначала осторожно, затем все более горячо, а под конец почти взахлеб он поведал о том, что произошло в последние три дня. Единственное, он не стал рассказывать вору о Татьяне, считая это дело личным и никого не касающимся. После того как выговорился, Парфен почувствовал почти физическое облегчение. Как будто с него сняли непосильное ярмо.
— Короче, о чистосердечном и не думай! — строго глядя на него, посоветовал Химик. — Следак только этого и ждет. Стой пока, а там время покажет!
Уже позже, вспоминая этот разговор, Парфен понял, насколько наивно и глупо он поступил, доверившись Химику.
Теперь уже все поглядывали на приближающуюся колымагу: и осужденные, и охрана. Дождь, поначалу робкой изморосью сыпавший с неба, постепенно замолотил уже не на шутку.
«ЗИЛ», оборудованный будкой для перевозки заключенных, очень медленно приближался, и, хотя никто из сидевших на корточках людей не спешил оказаться за колючей проволокой, в данных обстоятельствах они в душе невольно проклинали шофера и его допотопную технику.
Парфен еще ниже опустил голову и вспомнил тот день, когда он решил свою дальнейшую судьбу.
В то утро Тарасов вызвал его на допрос сразу после завтрака.
«Еще в кишках не улеглось, а уже тащат!» — недовольно подумал Парфен, хотя после тюремного завтрака и укладываться было особенно нечему. Он по привычке заложил руки за спину и потопал впереди конвоира.
Тарасов его встретил, как всегда, сдержанно. Вообще, после того памятного первого раза никаких наездов на Григория не было. В тюрьме он кантовался уже около двух недель, и следователь вызывал его всего три раза. Адвокат один раз побеседовал и пропал, оставив о себе в память запах дорогого одеколона и кучу полунамеков и обещаний.