Ингвар и Ольха
Шрифт:
Влад, что скакал впереди, замахал рукой. Конь под ним уперся в землю всеми четырьмя, останавливаясь на полном скаку.
– Назад! – закричал Боян. – Их слишком много!
Он поднял коня на дыбы, развернулся. Ингвар ухватил коня Ольхи за узду, удержал. Влад уже мчался навстречу.
– Кто там? – крикнул Ингвар.
– Какая разница, – крикнул Влад зло.
Они повернули коней, понеслись по дороге влево. Это же в другую сторону, подумала Ольха тревожно. Но Влад прав. В самом деле, какая разница, чья толпа движется на город, потрясая топорами и рогатинами. И поляне, и меря,
Дорога гремела под копытами. Теперь вперед вырвался Окунь, на лице была готовность принять все удары на себя. Влад остался позади, все оглядывался.
Они уже достигли кромки леса, когда дорога сзади почернела от неопрятной толпы. Завидев убегающих всадников, там замахали над головами рогатинами, палицами, топорами, но догонять никто не стал, верховых там было мало, русы отобьются без труда, и группа беглецов без помех втянулась под густые ветви деревьев.
Сразу потемнело. Ольха вспомнила, что день клонится к концу. А в темном лесу ночь наступает рано. Окунь, громко уверяя, что знает здешние места как пескарь свою норку, поехал впереди, завел в дебри, пришлось спешиться и вести коней в поводу.
Темнело быстро. Ингвар раздраженно вертел головой:
– Ну ты и завел… Признавайся, кому служишь?
Ольха напряглась, но Окунь только обиженно дернул плечом. Лицо Бояна оставалось прежним, и Ольха с облегчением поняла, что Ингвар шутит, и с еще большим облегчением – что Окунь так и понял, не мог понять иначе, ибо боевое братство уже переросло узы племенного родства. Соратник у них стоит ближе, чем сородич.
Влад отыскал удобную широкую поляну. Стреножили коней, собрали сушняк на костер. Ольха забеспокоилась:
– Огонь увидят издалека… Не опасно?
– Все на свете опасно, – буркнул Ингвар. – Но кто в ночи придет проверять?
Боян накинул заботливо отцу на плечи шкуру, ухитрился не потерять при скачке, усадил ближе к огню. Старательно выбирал для отца самые мягкие части утки. Это когда-то Молот любые кости перегрызал, как волк, теперь и хлебные корки оставляет другим, а сам норовит выковыривать мякиш. Ноги отца Боян укутал своим вязаным свитером, оставшись голым до пояса.
Ольха бросала в его сторону удивленные взгляды. Павка подсел рядом, протянул руки к языкам пламени. На левой стороне лба расплывался огромный кровоподтек, но глаза были веселые.
– Ушли!.. Я думал, нам перекроют все дороги. Нет, славяне не умеют воевать!
– А вы умеете, – ощетинилась она. – С вашими дикими обычаями… вымрете скоро. Туда вам и дорога.
Она поймала понимающий взгляд Влада. Да и два его дружинника, тоже славяне, явно не одобряют поступок Бояна. И то, что Ингвар не вмешается, не велит оставить беспомощного старца в лесу.
Павка широко распахнул глаза, не понимая, потом оглянулся на Бояна:
– А, это ты про его хрычуна?
– Да.
– Ясно, княгиня… У вас, я ж забыл, стариков либо убивают, либо уводят в лес, чтобы их там убили звери. Верно?
– Не всегда, – отрезала она. – Только в голодный час. Но и в хлебное время, когда встанет выбор: спасать стариков или детей. Это ж понятно, кого спасать!
– Конечно, понятно, – согласился Павка. – Стариков, ясное дело.
Она отпрянула, будто поднес ей к носу горящую головню.
– Почему? Что вы за народ?
– Когда-то и мы спасали детей, а стариков убивали, – ответил Павка. – Так говорят волхвы. Это было во времена не то фараонов… не спрашивай, думаешь, я знаю, кто это такие?.. не то гелонов. Словом, мы тоже были звери, тут гордиться нечем. Когда надо выжить, в первую очередь спасаешь детенышей. О стариках начинаешь заботиться, когда… ну, когда становишься добрее.
– Добрее? – воскликнула Ольха в изумлении. На нее оглянулся Ингвар, он замечал каждое ее движение, и Ольха понизила голос: – Это вы-то, русы, добрее?
– Княгиня, – сказал Павка, – что есть ребенок? У Бояна их будет как листьев на дереве. А вот отец у него один. Другого нет и быть не может. Да и тот скоро уйдет… Я бы тоже, будь мой отец жив! Это жену можно найти другую, детей наплодить еще и еще, а отцу даже своих годов добавить не дано богами. А как бы хотелось!
Ольха с удивлением учуяла глубокую печаль в голосе всегда веселого и беспечного дружинника. На миг он, сильный и уверенный, показался мальчишкой, который жаждет прижаться щекой к ладони всесильного и все умеющего отца.
– Не знаю, – сказала она неуверенно. – У нас детей спасают в первую очередь.
– Это и понятно. Всякий зверь своего детеныша из огня тащит. Но, положа руку на сердце, скажи: неужто твои славяне… ну пусть твои древляне, неужто они такие звери, что убьют младенца? Детей никто, как я навидался, не убивает. Даже детей врага. Самое худшее, что сделают, – это продадут в рабство. Но и там останется жить. А при удаче убежит обратно. Ежели он сын Бояна, то еще и девку оттуда прихватит, а тестю подпустит красного петуха!
Глава 43
Ингвар, не в состоянии заснуть, выполз из-под одеяла. Ольха мирно спала рядом, ее лицо в свете догорающего костра было мирным, совсем детским. Пухлые губы чуть приоткрылись, лицо казалось удивленным и чуть обиженным.
Он отошел в сторону. Глаза начали привыкать к темноте, кое-как узрел поваленную валежину. Сел, в груди была горечь. Пекло, будто туда налили расплавленного олова. Внезапный распад Новой Руси, бегство из своего уже города, вражда полян… но хуже всего, что эта золотоволосая древлянка исчезнет из его жизни. Что в сравнении с этим даже распад Новой Руси?
Глаза обвыклись вовсе, отчетливо различал верхушки кустарника, деревьев, даже валежины, только внизу все оставалось залитым чернотой. Воздух уже стал холодный, ночной, с поворотом на утреннюю свежесть. Немного продрог, плечи сами по себе передернулись.
Он совсем собрался уже подняться, мышцы напряглись для движения, как вдруг ухо уловило едва слышный скрип. Он замер, потому что такой скрип слышал не единожды. Напрягся, чувствуя смертный страх, через несколько мгновений обостренный в ночи слух уловил слабый щелчок, с которым тетива бьется о кожаную рукавичку лучника, и тут же качнулся в сторону. Возле щеки словно взмахнули невидимым крылом, больно дернуло за чуб, что свесился на эту сторону.