Ингвар и Ольха
Шрифт:
Асмунд хрюкнул и опустил глаза. Рудый посмотрел в сторону. Ингвар взгляд не отвел, и Ольха поняла, что угадала. За глупый, но человечный поступок князя полюбили. Хоть запоздало, но больше, чем за раздачи земель, людей, богатств! Больше, чем за то, что всех русов в захваченных землях сделал боярами.
Гонец все еще жадно пил квас, ковш за ковшом, оживал на глазах. Серые потрескавшиеся губы наконец порозовели. Он сказал озадаченно:
– Что еще не возьму в толк… Пошто он змею не зарубил? Не сразу ж помер! До позднего вечера мучился. И другим велел не трогать. Так
После долгого молчания Рудый поинтересовался:
– А утром… Что было утром?
– А ничо. Утром в черепе было уже пусто. Правда, на заре прямо среди воинского стана нашли женщину с длинными черными волосами. Она спала рядом с конским черепом, а тот был словно разломан изнутри.
Асмунд прорычал:
– Если ее звали Гульчей, то я знаю, откуда появилась!
А Влад с угрюмым лицом похлопал по рукояти меча:
– А я знаю, куда уйдет.
Оставив воевод, Ольха вернулась в свою комнату. Павка, охранявший весь поверх на пару с Бояном, кивнул сочувствующе. Впервые Ольха не видела в его глазах прежнего огня. Дружинник был как в воду опущенный. Боян издали помахал рукой. Он сидел у входа на лестницу, острил меч. От зловещего чирканья точильного камня по железу у нее побежали мурашки по коже.
В своей комнате она походила из угла в угол, на душе было тяжко. Наконец стиснула губы, зажала чувства в кулак. Настоящая женщина, а тем более княгиня, должна поступать как надо. Как хочется – это для челяди и скотины. Те не могут править даже собой, потому они простолюдины или просто зверины.
Заканчивала сборы, когда по коридору прогремели быстрые шаги. Ингвар вбежал запыхавшись, чуб растрепался. Увидел ее, вздохнул с облегчением:
– Как хорошо, что еще не уехала!.. Боги, что с тобой?
Она была в своем прежнем одеянии древлянки. Разорванном на плече платье, бахрома на подоле. Серьги и ожерелье сняла, Ингвар проследил за ее взглядом. Все верно, в его сундуке. Она не желает подарков.
– Мне пора, – сказала она просто.
– Ольха!
– У тебя… да и всех русов неприятности. Сейчас не до подарков. Твои сокровища пригодятся для подкупа или откупа. А мне надо ехать. У тебя есть долг перед твоим народом, у меня – перед моим.
Он смотрел дикими глазами. В них были мука, отчаяние, еще что-то иное, невысказанное, но что-то бешено рвалось наружу.
– Ты… – выдавил он наконец. – Ты не можешь… уехать!
Она смотрела вопросительно. Потом алая краска слегка окрасила ее щеки. Потеплевшим голосом спросила тихо:
– Почему?
– Потому… потому что… – Его губы двигались, он пытался сказать трудные и непривычные слова, словно престидижитатора назвать еще мудренее, к тому же на морозе, наконец сказал отчаянным голосом: – Ольха, потому что…
Со двора донесся шум, крики. Ингвар повернул голову, мгновение всматривался. На раскрасневшееся лицо словно упала тень от тучи.
– Ого! Вот почему! Взгляни и увидишь сама.
Она не двигалась с места:
– Мне не интересно, что там.
– Да? – Он обернулся, лицо было перекошено. – Но от этого зависит и твоя жизнь! Дороги уже перекрыты всяким сбродом, отрядами местных князьков, откуда только и взялись, все смотрят друг на друга волками… Кое-где уже начались стычки… Полно пьяных, все орут, друг друга подзуживают!
Она спросила упавшим голосом:
– А я при чем?
– Да при том, – сказал он резко. – Что погибнешь сразу же за воротами терема! Здесь ты чужая для всех. А среди славян любой чужак – враг.
– А среди русов?
Он потемнел лицом еще больше.
– И среди русов было. Олег начал ломать этот обычай. Но, как видишь, не успел.
Со двора доносились возбужденные крики, громко ржали кони. Прогремел частый стук копыт, удалился. Она слышала, как заскрипели ворота. Звякало железо. Потянуло паленой шерстью.
– И что же? – спросила она удивленно. – Вы не в силах остановить мятеж? Или не хотите?
– Мятеж, – огрызнулся он. – Олег, как нарочно, разослал все войска на кордоны. Черномырд стоит у дубичей. Лебедь сдерживает волохов, Грач что-то плетет про ясов и касогов, заврался, но дело через пень да колоду делает… Да и все войска вдали от Киева! Нас, русов, здесь не больше сотни!
Она прямо посмотрела ему в глаза:
– Я могу получить коня, который мне обещал князь?
– Ты получишь обещанных коней, – ответил Ингвар хрипло. Он сразу осунулся, говорил тяжело, словно ворочал камни. – И коней, и… я дам двух-трех крепких парней для охраны.
– Мне не нужна охрана, – сказала она резко.
– Возможно. А возможно, даже очень… Если не тебе, то дарам, которые повезешь. Они ни кусаться, ни царапаться не могут. Я распоряжусь, чтобы их сейчас погрузили.
Сгорбившись, он деревянно повернулся, шагнул к двери. Задел как слепой за косяк, вывалился в коридор, оставив дверь распахнутой. Прибежал Павка, заглянул обеспокоенно, осторожно притворил.
«Что мы за люди? – подумала она с ненавистью. – Я же хочу совсем иного, я думаю о другом, грежу о другом! Что же это в человеке, что язык не поворачивается сказать правду, руки не поднимаются обнять, ноги прирастают к полу? Что в нас живет за странная сила?»
Она спешно сбросила в суму самое необходимое, вытряхнула, собрала снова. Руки дрожали, она чувствовала себя слабой и потерянной. Казалось бы, только радоваться, проклятые русы побеждены удивительно легко. Они настолько привыкли чувствовать себя в безопасности, что растерялись после гибели своего вожака, заперлись за высокими стенами своих теремов. А кто бездействует, тот обречен на гибель.
Скрипнула дверь. Ольха обернулась в испуге, с порога успокаивающе помахала рукой Зверята:
– Милая, это я.
Глаза Зверяты блестели, она лучилась радостью. В ней не было следа от привычно покорной челядницы. Ольха ощутила недоброе предчувствие. Однако Зверята сказала ласково:
– Милая ты моя… Куда сейчас?
– Домой, – ответила Ольха настороженно.
– Хорошо бы, – вздохнула Зверята. – Чай, родные заждались. Уже и оплакали, поди! Вот радости будет, когда вернешься.