Ингвар и Ольха

Никитин Юрий Александрович

Асмунд смотрел подозрительно:

– И это знаешь? Или догадываешься? Похоже, тоже в заговоре. Как бы не сам направил этих троих. Без него бы не пробраться через цепь наших загонщиков. Рудый там такие засады устроил… Я думал, пуганая ворона куста боится, а поди ж ты – прав!

– Где Рудый сейчас?

Асмунд развел руками:

– Караулят хазарина на тропе. Кто мог подумать, что дерево пробьешь насквозь? Про дупло я смолчу.

Отрок с расширенными от страха и любопытства глазами бегом привел храпящего великокняжеского коня. Олег легко вскочил в седло, стремени не коснулся, что всегда удивляло

Асмунда. Русы были морским народом, на коней садились неохотно. А Олег, ухватив поводья, велел благожелательно:

– Ладно, не мучь ребят. А то им долгонько придется ждать. А тут комары аки волки голодные.

Он остервенело шлепнул себя по шее. Ладонь окрасилась кровью. Отрок и дружинники ломали ветки, отмахивались. Хазарин снова вскрикнул. Олег поморщился, ему уже было ясно, кто держал в руках все нити, но ладно уж, пусть его воеводы развязывают и дальше язык проигравшему. Тот знал, на что шел. И деньгу получил наверняка заранее. А кто ходит за чужой шерстью, пусть не плачется, если стригут его самого.

Когда Ингвар и Рудый, не глядя друг на друга, явились на зов, оба лишь таращили глаза на невозмутимого князя. Асмунд сдерживал усмешку. Теперь ему выпал редкий случай поиздеваться над хитроумным Рудым. Пусть догадается, как великий князь достал стрелой хазарина, если козе было ясно, что тот юркнет за дерево!

Они тронулись с поляны, когда раздался стук копыт. Из чащи, ломая кусты, выметнулись на взмыленных конях Ольха и Павка. Ольха, увидев Олега, закричала:

– Берегись! Студен замыслил тебя убить! Кожедуб и Калина предали тебя!

Загрохотали еще копыта. На поляну выметнулось с десяток дружинников, что были с Ольхой и Павкой. Они быстро окружили великого князя, мечи в их руках блестели наготове, глаза горели злостью, а щиты поднимали на уровень груди, закрывая Олега от стрел.

Олег, окруженный воинами, через их голову внимательно смотрел на раскрасневшееся, со следами побоев лицо древлянки. Она, видя, что Олег в безопасности, начала обеспокоенно оглядываться, отыскала взглядом Ингвара, подъехала. Лицо ее сразу стало женственным, милым. Ингвар высился над ней на полголовы, суровый и могучий, похожий на петуха из северных деревень. В глазах его было всем видимое беспокойство, но Олег всматривался до тех пор, пока не увидел нечто намного большее, чем беспокойство. Он улыбнулся одними губами, но голос держал нарочито строгим:

– Откуда ведаешь?

– Студен сознался, – выдохнула она.

Ее глаза все еще с тревогой обшаривали зеленые кусты, ветви деревьев. С удивлением оглянулась на невозмутимого князя, похожего на скалу, покрытую мхом.

– Студен жив? – поинтересовался Олег.

– Нет, – ответила она, – но еще живы вороны, которые его клюют.

Рудый дернулся:

– Я ж велел на палю!

– А потом сесть вокруг и лузгать семечки? – огрызнулась она. – Нашелся полянин! Я велела разметать деревьями.

Ингвар дергался, ерзал в седле, словно сидел на шиле. Густые брови сдвинулись на переносице, а глаза сверкали зло и растерянно. Ничего себе, стерегут пленницу! Она им, видите ли, велела. Послушались, как будто так и надо. И кто – русы!

Пряча усмешку, Олег вскинул руку:

– Уходим. Мы забили оленей больше, чем съедим за неделю. Асмунд к тому же двух поросят… ну ладно, кабанов зарубил.

– Трех, – сварливо поправил Асмунд. – Все три – вепри! Секачи в половину твоего коня. А весом – с тебя. А даже малость схожи… Это не олени, которые сдачи не дают.

Недовольно сопя, он взобрался на коня. Тот закряхтел и пошатнулся, вздохнул обреченно. Олег тронул коня, остальные поехали за ним. Только Рудый рявкнул на своих гридней, те послушно ускакали вперед.

Асмунд буднично упомянул о том, как хазарин спрятался за толстенное дерево в два обхвата, но князь и ухом не повел аль не заметил в благородной рассеянности: просадил насквозь хазарина вместе с деревом. У Рудого отвисла нижняя челюсть до луки седла, но лицо Асмунда было абсолютно честным. К тому же для Асмунда пошутить – все равно что кабану, полдня не жравши, порхать под облаками, и Олег вскоре услышал, как Рудый возбужденно рассказывает дружинникам, как хитрый хазарин спрятался за дерево в три обхвата…

Олег услышал, чуть усмехнулся. Рождается новая сказка о Вещем Олеге.

Олег смеялся, шутил, конь под ним выгибал шею, порывался пойти вскачь, но Ольха видела грустные глаза великого князя. Никто не замечал, даже Ингвар и Рудый, самые близкие ему люди, даже преданный Асмунд не видел глубокой печали Олега, прозванного Вещим.

Она посматривала искоса, внезапно Олег повернул голову и чуть улыбнулся ей. Ольха ощутила, как кожа на ее руках пошла крупными пупырышками. Великий князь понимал ее мысли и поблагодарил молча за сочувствие. И в то же время наклоном головы, полуспущенными тяжелыми веками, изгибом губ так же молча сказал, что эту ношу нести ему одному. И одному отвечать за обильно пролитую кровь.

Ольха верно чуяла, что думы великого князя чернее грозовой тучи с градом. И смотрел поверх голов, потому что кому как не великому князю видеть больше и дальше?

Кто из этих местных знает, что варяг Роллон, изгнанный из Ильменя и Киева, вскоре снова собрал викингов? На этот раз, не рискуя скрестить мечи со славянами, на драккарах поднялся с моря по реке Сене, разбил наспех собранное ополчение местных жителей. Его пытались остановить, но он быстро закрепился на захваченных землях, расширил их еще и еще, пока со всем войском не выступил против него сам французский король Карл.

Увы, яростный в бою Роллон разбил и Карла. Вынудил признать право норманнов на захваченные огромные земли, которые этот отряд разбойников гордо назвал Нормандией. Карлу пришлось даже отдать свою дочь за их вожака!

А со стороны Ла-Манша во Францию ворвался другой викинг – Оттар. Его тоже помнят новгородцы за те бесчинства и резню, которую учинил на Ловати. Оттар, подобно Роллону, тоже захватил огромные земли, а все его викинги до единого, включая дураков и слабоумных, стали знатными синьорами и получили в собственность десятки деревень с населением. Но и там, это видно каждому, кто знаком с дорогами людей, через два-три поколения перестанет звучать речь викингов, а их правнуки уже будут считать себя французами. Только и останутся в названиях владений нормандские названия на «виль», «кур» или «бо»… Но все утратят язык, имена и вольются в покоренный народ, добавив струю горячей крови в дряблые жилы.