Ингвар и Ольха
Шрифт:
Асмунд сглотнул слюну, взмолился:
– Погодь, палач! Не дразни.
– Не торопись, не торопись, – успокоил его Рудый благожелательно. Он вонзил зубы в сочное мясо, зажмурился от наслаждения. – А то несварение, то да се…
– Какое несварение? – удивился Асмунд. – Такой борщ мертвого вылечит!
Рудый ел, посмеиваясь, а Ольхе сказал очень серьезным тоном:
– Если ничего лучше не придумаешь, чем за этого увальня, то иди за меня. Я баб не бью, работой не морю. За мной будешь как за каменной стеной.
Улыбка Ингвара стала еще напряженнее. Ольха
Рудый попросил:
– Ольха, радость моя, подай мне хлеб.
– И мне, – попросил Асмунд.
Ольха протянула им тарелку обеими руками, берите вволю, подняла глаза на Ингвара:
– Тебе, воевода?
Он кивнул, глаза уводил в сторону. Она тоже смотрела в сторону, потому их руки нечаянно соприкоснулись. Оба так дернулись в стороны, словно обожглись, что она задела свою миску, а он выронил ломоть хлеба, к счастью, не в борщ. Поймал поспешно, потемнел, услышав смех Рудого. Чего-то в смехе самого хитрого воеводы Олега было больше, чем простой смех над их неловкостью.
«Как он меня ненавидит, – сказала она про себя. – Но и я, это главное, ненавижу этого кровавого пса великого князя. Он уничтожает вольности племен. Он хочет покорить мой народ и одеть на него гнусное ярмо рабства. Он увез меня, княгиню, пленницей. Даже не на казнь, что было бы понятно, а на гораздо худшее…
Что ж, – сказала она себе. – Пусть у меня нет своего кинжала, но есть много способов наложить на себя руки. Я это сделаю. Но я не слабая трепещущая лань, что покорна чужой воле. Я постараюсь взять с собой и обидчика. А боги рассудят, кому у кого быть в рабстве там, в другой жизни!»
Глава 25
Когда на столе остались только обглоданные косточки, мужчины уже неспешно потягивали из серебряных кубков редкое вино. В палату заглядывало ясное солнышко, во дворе голосисто кричал петух.
Асмунд пил, причмокивая, наслаждался вином, покоем и вообще жизнью. Рудый почти не притрагивался к кубку, больше щелкал орехи, а вином лишь изредка запивал. Ингвар не притрагивался ни к вину, ни к орехам. Зачем-то сгибал и разгибал ложку, пока не сломал. Тут же взялся за другую.
Асмунд поинтересовался:
– Значит, тобой решено крепить союз племен… Что ж, обычное дело. А когда тебя выдадут замуж?
Ольха ответила сдержанно:
– Не знаю. Ваш князь сказал только, что хочет отдать меня как можно быстрее. Так же жаждет ваш друг.
Асмунд поперхнулся вином. Повернулся к Ингвару:
– Вот этот?
– Князь стряхнул меня ему на руки, – объяснила Ольха с лицемерным сочувствием. – Пока меня кто-то не возьмет, он отвечает за меня.
Асмунд шумно почесал в затылке.
– Почему не стряхнул мне?
Рудый выплюнул, морщась, гнилой орех.
– Потому что он – Вещий! Не тужи, Ольха. Я думаю, что из тех, кто видел тебя на пиру, сегодня на трезвую голову уже половина осаждает великого князя. Просят тебя в жены.
Асмунд удивился:
– А вторая половина? Вряд ли найдется хоть один…
– Вторая просто не верит, что это было наяву. Всем нам такие только снятся! Особенно такими вот летними ночами, когда наешься жареного мяса со жгучими пряностями.
Он посмотрел на ее сразу потемневшее лицо, оглянулся на Ингвара. У того лицо было как вырезанное из камня. Старого темного камня.
– Меня это не радует, – ответила она подавленно.
– Почему? Только потому, что мы – русы?
– У нас женщин не выдают, как скот.
– Гм… Я слышал, что у вас тоже мужчины берут столько жен, сколько хотят. Даже по десять-двадцать!
Она пожала плечами, поправила:
– Не мужчины берут, а женщины идут. По своей воле! Мои три подруги, они сестры, пошли за витязя Вырвидуба. Не захотели расставаться, а любили его все три… Но у нас, лесных людей, чаще как у оленей или лебедей: пара – на всю вечность.
Рудый смотрел то на нее, то на Ингвара. Всегда задорное и плутоватое лицо воеводы стало печальным.
– На всю вечность, – сказал он задумчиво и мечтательно, – как в песнях… Все к этому стремимся. А кто находит? Все женимся на чужих женах… э-э… предназначенных богом для кого-то другого. Может быть, моя единственная в дальней стране? Но как найти даже ту страну, их тысячи… Жизни не хватит обойти. И женщины выходят за чужих, ибо их молодости не хватит найти своего, единственного. А уж у княгинь, да и у князей, выбора вовсе нет. Замуж выходят и женятся для дела. Укрепления союза племен, выгодных договоров, присоединения земель…
Она отвела взор. Рудый прав, беспощадно прав. И в ее племени свобода выбора только у простолюдинов. Князья сочетаются браком, сообразуясь с необходимостью древлян.
Хмурый гридень собрал на поднос грязную посуду, повернулся уходить. Ольха подхватила со стола и ловко поставила на самый верх подноса пустой кувшин. Гридень удалился на полусогнутых, кувшин угрожающе раскачивался.
На широком лице Асмунда появилась широкая улыбка.
– Ты двигаешься как Ингвар… А Ингвар – лучший боец на всей Новой Руси. Конечно, не считая нас с Рудым. Это верно, что у вас женщины дерутся наравне с мужчинами?
– Дай мне меч, – предложила Ольха с вызовом, – и ты увидишь.
– Ну да, – продолжал рассуждать Асмунд, – если ты княгиня, то тебя учили лучшие умельцы. Тебе бы еще силенки, как у Ингвара. Я бы не знал, на кого поставить!.. Но это стоило бы посмотреть.
Ингвар потрогал левую сторону груди, поморщился:
– Иди ты… Еще и силенки ей!
Снова, к своему удивлению, она ощутила чувство вины. Он слишком стойко переносит боль, а на ней еще не помстился. А рана должна ныть, хотя теперь заживает быстро. А когда он напрягается, то края раны расходятся… Если не кровь, то сукровица еще сочится. Кровь прилила к ее щекам, когда вспомнила, с какой силой он притянул ее к своей груди, широкой и твердой.