Инициалы Б. Б.
Шрифт:
Это был мой первый и последний урок драматического искусства у Симона! Я покинула курсы, приобретя эти весьма ценные познания и в душе сочтя, что лучшее учение — сама работа, а мастерство — время и жизнь! Но в списке учеников Симона оказалась моя фамилия, и впоследствии он на этом сделал себе рекламу! «Бардо окончила курсы Симона»… Так написано в моих справках.
Андре Барсак предложил мне в театре «Ателье» роль, уже сыгранную Дани Робен в «Приглашении в замок» Жана Ануя. Выбирать не приходилось. Надо было жить. Платить должны 2000 старых фр., то есть 20 новых
В театре я никогда не играла. Новичок. Репетиции, неудачи, отчаяние. Полная беспомощность. Ануй приглядывался ко мне, считая, что из меня выйдет прекрасная Изабель.
В вечер премьеры пришли маститые критики, в их числе Жан-Жак Готье. «Старики» тряслись от страха, я — тем более.
Подняли занавес… Вперед — и в бой, и все забыто! Я думала только об Изабель, становилась ею с помощью дивного ануевского текста! Перед спектаклем Ануй прислал мне цветы с запиской: «Не волнуйтесь, я приношу удачу».
Записку я сохранила и убедилась, что он был прав!
На другой день Готье расхвалил меня, и почти все остальные отзывы оказались хвалебными — о пьесе и обо мне.
Ольга предложила мне сняться в понедельник, мой выходной, в эпизоде фильма «Если бы мне рассказали о Версале».
Саша Гитри искал «недорогую» актрису на роль мадемуазель де Розиль, случайной любовницы Людовика XV. Людовика играл Жан Маре. 5000 франков за день съемок в Версале. Я согласилась с радостью.
В тот самый понедельник я явилась к 9 утра во дворец, в гримуборные. К 12-ти надо быть готовой. Ужасно хотелось спать. Накануне я играла в театре «Ателье» в двух спектаклях, днем и вечером, и легла очень поздно.
Опять гримерный ад, где «чем больше, тем лучше». Сперва я походила на сырой эскалоп по-венски. Потом физиономию посґыпали рисовой пудрой — впору выступать в пантомиме на пару с Марсо. Наконец нахлобучили мне напудренный парик, и я стала похожа на тряпичную куклу без губ и без глаз. В довершение ко всему парик съехал, и казалось, что у меня кривая шея. Я рискнула сказать об этом. В ответ мне отрезали, что моя роль так мала, что не только шею — меня саму не заметят!.. Спасибо! Прекрасное напутствие.
К 12-ти я наконец была готова!
Меня нарядили в розовое, цвета нижнего белья платье «эпохи». При полном параде я и присесть не смела. Стояла и повторяла реплику, ожидая милости от тех, кто решал мою судьбу.
В 3 часа дня, не держась на ногах, я наконец села на ступеньки лестницы, задрав, увы, юбку выше головы!
В 5 часов подвело живот от голода. Я робко спросила, нельзя ли пойти съесть бутерброд. Отвечали: платят, чтобы ждала, значит, жди. К тому же через 15 минут тебя позовут!..
В 7 часов я все еще ждала. В животе урчало, глаза слипались. Я задремала в версальском кресле! Проснулась совершенно разбитая, в 10 вечера. Одна. Вокруг ни души. Кромешная тьма.
Вышла узнать, как идет дело, и была обругана гримершей! Что с лицом? Пудра слезла, тушь потекла! Парик съехал на лоб, и теперь я была похожа на Поля Пребуа.
Я сказала ей, что жду с 9 утра, больше не в силах,
Вывели меня на свет в большую позолоченную гостиную, где разыгрывалась моя сцена с Жаном Маре. Подвели к Гитри. Он командовал, сидя в кресле на колесах. Сзади его катил ассистент. Гитри был бородат, в шляпе и с тростью. Он долго смотрел на меня и вдруг спросил с сомнением: «Сколько вам лет, крошка?»
Я ответила: «Девятнадцать, мэтр».
Он лукаво улыбнулся и сказал тихонько: «В ваши годы, крошка, можно и подождать!»
Мама, часто простужавшаяся, на премьере фильма в моей сцене с Маре опять чихнула. И, выходит, опять меня пропустила! Но обещала мне, что обязательно залечит свой хронический насморк перед моим следующим фильмом!
«Пари-Матч» послал Вадима к виконтессе де Люин сделать репортаж о псовой охоте, которую устраивала она в своем замке на Луаре.
Я не захотела оставаться одна дома даже в обществе Клоуна. До смерти боялась, что Вадим встретит там красотку и устроит мне на голове то же украшение, что и у оленя, предмета охоты. С одной стороны — ревную, с другой — не могу видеть, даже издали, как охотятся — проливают кровь. Приехав в замок, я тут же ощутила жуткую атмосферу, которая предшествует большой бойне. Я заперлась у себя в комнате, дождалась отъезда убийц и вышла на прогулку в лес. Издалека доносились звуки рога, лай собак и прочие шумы, нарушавшие тишину леса, где люди убивали.
Помню, мечтала, чтобы добрая фея остановила их!
И молила небо спасти оленя от кровожадной своры.
Я представляла себя на месте оленя, тосковала его тоской, мучилась его мукой, его — тихого и безобидного лесного жителя, повинного только в том, что имеет рога, которые люди жаждут повесить, как трофей, у себя над камином.
С того дня ненавижу охотников. Я осознала, как никчемна, жестока, бесчеловечна охота.
Было уже темно, когда я вернулась. В замке — смех, визжат дамы в поисках кавалеров, басят мужчины, гордые, что убили. Посреди пустого двора лежал олень в луже крови. В моей памяти эта кровь несмываема. В тот миг я поклялась, что буду делать все возможное, чтобы люди осознали свое заблуждение. И начала немедленно.
Сдерживая тошноту, я вошла в гостиную, где находился Вадим. Он недоумевал, куда я запропастилась. Я не поздоровалась ни с кем, даже с хозяйкой. Смотрю — гости пьют за успех охоты. Смеются, когда надо плакать! Сама не своя от тоски, раздражения и бессилия, я вышла из замка и отправилась пешком в Париж. Вадим догнал меня на машине и с чемоданами.
Таков был, есть и будет мой характер.
Несмотря на болезненную застенчивость, я всегда делала то, что считала правильным.
В то время я снималась у Марка Аллегре в фильме с заманчивым названием «Будущие звезды» и целые дни проводила бок о бок с Жаном Маре. Танцевать я умела, освоила азы драматического искусства, а вот в пении была полный ноль.