Инициатор
Шрифт:
– Подоил, - угрюмо бросил через плечо Данила.
И Алиса растерялась:
– Не задавил?
– Зачем? Ты же сказала, что жратву принесёшь.
Минуту постояв молча, она сказала в сгорбленную спину:
– Извини. Сегодня неудачный день, – и ушла в комнату.
Разделась, скинув окровавленный и порванный подрясник, взяла из рюкзака спрей – залила раны тонким слоем искусственной кожи, тут же застывшей изолирующей плёнкой, под которой лучше шло заживление. Села на своё место, скукожилась от холода, накрылась уголком спальника и прислушалась к тихому шебуршению Даниила на кухне. Когда шаги приблизились
– Чай? Мёд? – хмуро спросил он, в руках держа по чашке.
Алиса кивнула. Бет вошёл, сел на своём месте и по полу протянул к ней её чашку.
Пили молча. Чай, – индийский чёрный, старый до того, что стал мелкой пылью, - Данила заварил крепким, едва терпимым. Но мёд скрадывал убийственную горечь. Алиса пила и чувствовала, что внутри в желудке словно сворачивается тёплая ящерица, и тихонько шевелит лапками, устраиваясь. И, пугаясь её, разбегаются холодные жучки, потрескивая вздрагивающими крылышками под жёсткими покровами спинок. Алиса вздохнула удовлетворённо и откинулась на подушку:
– Я – спать. Ложись подальше от окон – день опять будет жарким.
Данила задумчиво кивнул, рассматривая изувеченный ударами ножей косяк прямо перед собой. Алиса нахмурилась и, отставив чашку, коротко поблагодарила:
– За чай – спасибо.
В ответ бет меланхолично пожал плечами и внезапно спросил:
– Кто ты?
Только теперь она вспомнила, что знакомство у них получилось односторонним, и назвалась.
Данила впервые посмотрел на неё прямо – уставшие, блёклые глаза в обводе тёмных ввалившихся кругов глядели уже не запуганно, но явно измученно. Он медленно покачал головой:
– Кто ты. Кто я. Что происходит.
Алиса помолчала, прежде чем спросить.
– Ты не помнишь ничего?
Разглядывая свои ладони – морщинистые, шершавые, широкие, но тощие настолько, что проглядывали все кости и вены змеились поверх трубками, - он отозвался:
– Детство немного. А потом – куски. Бег. Суета. Времени мало. Бег. Смерти вокруг. Пыль. Усталость. В небе – звёзды. Горизонт рванный. Бег. Надо успевать, но не получается.
Алиса долго молчала, глядя на то, как пятнает золотистыми мелкими бликами подоконники – словно новенькие копейки разбросало – сгребай, да в кошелёк! Только не нужны никому, лишь утяжеляют карман в то время, когда цена хлебной горбушки измеряется для многих в рабочих днях.
– Я – альфа-йах. Ты – бета-йах, – она помолчала и закончила: - А попросту – вампиры.
Данила сцепил руки. Горькая усмешка перечеркнула лицо:
– Я догадался. Запах крови… Он сладкий. От него – дуреешь. Потом не помнишь. Только пить, пить. Жажда всегда. Я догадался. Значит, вампиры…
Он закрыл глаза – вокруг стиснутых век задрожали мелкие морщины.
Плотнее закутавшись в спальник, Алиса продолжила:
– Йахас – это вроде как магический вирус. Передаётся с укусом, если жертва остаётся в живых, или с кровью. Ну, как СПИД или грипп. Только ведёт не к смерти, а к жизни вечной для тела. Душа умирает сразу, как вирус входит в силу и заставляет пить кровь и убивать. Потому мы – потерянны для бога.
Данила неопределённо пожал плечами и попросил:
– Расскажи всё.
– Рассказывать слишком долго, – она помолчала, собираясь с силам, -
– Зачем?
– Человечество впало в грех, забыв об истинном своём предназначении, - Алиса утомлённо закрыла глаза. – Люди забыли о Боге и своём месте в его творении… Но во все века существовал оплот духовности, несущий миссию сохранения нравственности. Церковь. Единая и благая. Единственно верная среди многих подобных. И её великая задача - возвращение подлинной морали человечеству. Я – инициатор, особый оперативник инквизиции. Моя задача – находить грешников, извративших духовность человека, погубивших свою душу и людские жизни или души, и инициировать. Заражать вирусом йахаса.
– Не понимаю.
– Всё просто, - Алиса откинулась и неопределённо повела рукой по воздуху. – Альфа-йах – это существо с особыми способностями, с высокой регенерацией, стойкостью к внешним раздражителям и духовностью, близкой к человеческой. Но, когда альфа заражает человека, то тому передаётся уже слабый вирус, мутировавший, приводящий к другим последствиям. Человек становится бета-йахом. Он тоже не способен умереть, но при этом он не обладает способностями альф. Бета-йах вечно болен, тело изъедается ожогами и язвами, он боится света, людей, свободного пространства, вечно испытывает жажду, боль и утомление. Охотится по ночам на слабосильных животных – крыс, кошек, да не всех, кого сумеет задавить. Так и существует, опускаясь всё ниже, от уровня бомжей до животного состояния.
Данила хмуро покрутил в руке витую чайную ложечку.
– Это наказание?
– Не только. Церковь оставляет за вами право обратиться в любой приход с просьбой о милости смерти. Тогда бета-йах исповедуют и, если ясно, что его раскаяние идёт от сердца – специально подготовленный священник в должности «отчитчика» изгоняет бесов, чем даёт послабления существованию йаха, тот проводит сорок дней в посте и молитвах и тогда его умерщвляет подготовленный инквизитор. Это проходит мирно и покойно, как правило, во сне. Ну а о том, что грешник раскаивается, естественно, рассказывают всем. Это служит назиданием другим и показывает чудо на земле, как божье наказание и божье прощение.
Алиса уже не смотрела на задумчиво-растерянного «бета», чьи метающиеся глаза выдавали переполох мыслей и чувств, её клонило в сон и живительная боль в местах ран тянула, принуждая сознание сбегать в забытьё. Не будь этого странного разговора, она давно бы уже спала, свернувшись калачиком или вытянувшись и замерев в восстанавливающем состоянии полного покоя. Но её беспокоил негаданный гость, его странная история и небывалое поведение. Всё это требовало осмысления, и для начала неплохо было научиться разговаривать, чтобы узнать больше.
Не глядя на неё, Даниил медленно спросил
– Ты рассказала мне…
Алиса отмахнулась:
– Нет, люди не знают об этом, - и, помолчав, продолжила: - Беты боятся людей и не могут рассказать об инициации, да и расскажут – кто им поверит? А инициаторы и священники умеют хранить тайны во благо Церкви.
Снова на время замолчали, оба борясь со сном, но пытаясь скрыть это от друг от друга.
– Получается, - поднял голову Данила, - что я должен помнить о своих грехах, чтобы пойти в церковь и покаяться? Но я ничего не помню.