Инкубатор 2
Шрифт:
Он помнил, как его родители, прослышав о медиках и их городке, спешно схватили детей и ночью, чтобы никто не видел выехали из поселка. Доверять уже никому было нельзя. Никто не знал, что болен, кто здоров. Как распространяется эпидемия? Как спастись?
Машина сломалась по дороге, ее пришлось бросить, с трудом добрались они до этого места. Они стояли у ворот города и просили впустить их, на руках трое детей, они давно не ели. Никто не открывал. Спустя трое суток, измерив температуру и осмотрев всех, их спросили готовы ли они сегодня же приступить к работе. Дети остались со старшим братом, которому было семь.
Вечно пустой желудок, холод, страх, разговоры о том, что их могут выгнать, если родители не справятся с работой. Вот какой была его жизнь в городе. То, что сегодня он может получить завтрак, спать на теплой постели, да, не ощутить и не увидеть настоящей осени и уже почти забыл пахнет ли свежий ветер, но все-таки это было счастье. Контракт, подписанный с
Инкубатором на его органы это сделка, вполне выгодная для них обоих. У его будущего есть цена. И оно у него, черт возьми, случится! Он выгрызет его зубами. Он оплатит обучение, получит профессию, останется в
Инкубаторе. Он не позволит какой-то японской поэзии затрагивать его чувства…
– Хватит! – грубо оборвал он Старкова.
Петров подошел к кровати, резко отдернул одеяло, лег и укрылся им с головой. Ему хватит и тех 10 миллионов, которые заплатят ему за год, за одну почку, часть желудка и кровь. И он еще молод. Выживет. В конце концов, в его жизни было большое преимущество. У него была семья, а значит ресурс, чтобы выжить.
Записка 2.
Конец августа, на улице +2 днем, ночью опускается до 0. В
Инкубаторе + 28.
Сегодня на планерке Гриф сказал, что ночью по каналу связи утром они получили последнее извещение от французской делегации. Они все погибли. Не смотря на то, что они закрылись ото всего мира на одной из веток метро, оборудовали там для себя более менее сносную жизнь, все равно, вирус проник и туда. Наши ученые долго поддерживали с ними связь, мы знали некоторых достаточно хорошо. Это была тяжелая минута для нас утром на планерке, узнать об их гибели.
Мы держим оборону вот уже несколько лет. Отчасти нам повезло, мы находимся вдали от центральной части России, на Дальнем Востоке, бывший космодром Свободный. Когда эпидемия косила нашу страну, кто побогаче ринулся в Европу, надеясь, что их вакцина гораздо более изученная, и надежная. Кто-то ушел на дно, закрыв двери и окна своей квартиры. А мы, живя и работая в вечной мерзлоте, во-первых не сразу ощутили масштаб трагедии, а во-вторых, у нас был сверхсовременный космодром. Куда же нам было бежать? Конечно, мы забаррикадировались в нем.
Ученый совет, медики, спортивные инструкторы, готовившие раньше космонавтов, управленцы, ну и мы, обслуживающий персонал.
Мы сделали это вовремя и Евгений Гриф, хирург, ставший у нас главным, очень гордился, что среди нас не заболел ни один человек. Мы сохранились без потерь, все триста человек персонала станции. Но затем информация о нас распространилась и стали приходить люди из разных мест, чтобы мы взяли на «борт» и их.
Мы не могли всех взять. Люди снаружи все прибавлялись и прибавлялись и это становилось опасным. Евгений Гриф собрал
Итак, вокруг нас возник город.
Глава 2. Вечерний кофе
Тот терял, ты найдешь,
Тот молчал, ты поешь,
Тот задумал такое,
Так не будет покоя
Уже никогда.
– Боюсь, что вы неправильно меня поняли, – поправил очки Гриф.
Он сидел в домашней пижаме, забравшись в кресло с ногами. Трудно было представить в нем того уверенного и бодрого главного врача, которого все слушали и подчинялись. Сейчас это был старик, с умасленными глазами, расслабленный и жаждущий душевного общения. Рядом на софе полулежал Старков. Они выпили по чашке где-то добытого Грифом кофе. Этого не мог позволить себе ни один житель
Инкубатора, да и вряд ли в городе у кого-то остались такие запасы.
– Кофе – дрянь, а все-таки приятно, – поделился Старков.
– Вы правы, хоть я и запустил эту синтезированную пищу, но с каким бы удовольствием сейчас глотал не таблетки на завтрак, обед и ужин, а настоящего омуля. Вы еще помните такую рыбу?
– Естественно. А помните горячего копчения?
– Ах, ах, ах, – рассмеялся Гриф и покачал головой. – Когда жил в Москве никогда его не пробовал, стоило отправиться в командировку сюда и как же я оценил это!
Они посидели немного молча, вспоминая омуля копченого, жареного, на гриле и еще какого-нибудь.
– Наша задача сегодня – выжить, – тихо продолжил Гриф, как будто бы говоря с самим собой. – Не конкретно мне или вам выжить, выжить человечеству, как биологическому типу. И я вам скажу сама задача эта, постановка вопроса заставляет говорить об уничтожении человеческого. Это не гуманистический вопрос, это видовой вопрос, вопрос биологии.
Старков с удовольствием слушал Грифа, но еще большее удовольствие он получал от паршивого кофе, которое было такой редкостью и которое они изредка позволяли себе выпить.
– Все это не более чем разговоры, – махнул рукой Старков. – Вы гуманист гораздо более, чем врач.
– Я так не думаю. Увы. Я старый. Я многое понимаю теперь иначе. Нет и не может быть сейчас ничего, что когда-то нам с вам казалось невинным или допустимым. Литература? Только та, что поможет выжить. Действия? Только те, что помогут выжить. Жестокость? Да, если она необходима.
– Я не думаю, что вы всерьез готовы сделать что-то жестокое.
– Да, представьте себе. Я часто вынужден принимать такие решения. У нас здесь всего триста боксов для комфортной жизни людей. Здесь остаются только сверхпрофессионалы, готовые работать без выходных, без праздников и воскресений. Устал – добро пожаловать на выход. Всё это придумал я. И систему оценки всего персонала, эти бесконечные тесты, которые показывают насколько выработался человек как ресурс. Думаете это было легко?