Инквизиция
Шрифт:
— Ты голоден? — спросил Давид.
— Вообще-то, да.
— Я тоже. Я закажу еду, ее принесут сюда, а сам пока приму ванну. Ты откроешь дверь курьеру и скажешь, чтобы оставил тарелки там же, где и всегда, хорошо?
— Х-хорошо, — запнулся Ваня. — А вы не боитесь, что я убегу пока вы будете мыться?
— Не мыться, а купаться. Моются под душем, а в ванне купаются. А ты хочешь убежать? И куда ты пойдешь?
— К Андре.
— Так он сейчас еще без сознания. В любом случае, я попросил бы тебя никуда не уходить. Потом еще придется за тобой бегать и все такое…
Колдун
— А где господин Пушкин? — спросил парень.
— В ванне, — ответил Ваня. — Сказал, чтобы вы оставили еду, где всегда.
Посыльный вошел в квартиру, открыл чемодан, вытащил оттуда тарелки и несколько блюд, накрытых крышками, поставил все это прямо на пол возле окна. Дверь за ним осталась открытой, но Ваня не хотел выходить из квартиры, почему-то твердо уверившись, что если попытается, маньяк его легко поймает. И уверенность эта полностью оправдана. Хоть Давид сейчас наслаждался ромашковой ванной, он прекрасно знал, что происходит в квартире. Уши улавливали любой звук, если бы даже по полу комнаты пробежала мышь, он услышал бы.
Парень из ресторана расставил тарелки, блюда, фужеры, бутылку вина и удалился. За ним закрылась дверь, из ванны вышел Давид, облаченный в махровый халат. Он прошел к шкафу, достал что-то вроде кимоно. Давид скинул халат, Ваня отвернулся, точно так же, как это сделал колдун, когда мальчик переодевался. На плечо легла холодная ладонь, Ваня вздрогнул. Как подошел Дед Мороз он не услышал.
— У вас прекрасные манеры, молодой человек, — сказал Давид.
— А разве мужчины не должны отворачиваться, только когда переодевается женщина?
— Это еще почему? Голая женщина радует глаз, а голый мужчина не очень. К тому же у некоторых есть телесные недостатки, и показать их существу одного с тобой пола, гораздо неприятней, чем противоположному. Но давай отдадим должное ужину. Уже поздно и тебе, наверное, захочется спать в ближайшее время.
— Вообще-то, я сова.
Давид очень внимательно посмотрел на мальчика и вроде о чем-то задумался.
— Нет, ты не сова, — сказал он через минуту. — Ты, определенно, человек. Ты вообще не похож на птицу. У тебя есть некоторое сходство с тигренком, да и то, отдаленное.
И Давид пошел к стене, открыл очередной шкаф. Оттуда извлек две циновки, положил с обеих сторон от расставленных блюд. Давид ловко уселся на циновку, сложив ноги на манер йога.
— Присаживайся, Иван.
Ваня недоверчиво сел в такую же позу, как Давид. Спустя минуту, у него затекли ноги, но мальчик не решался поменять положение. За эту минуту Давид снял крышки с блюд, и откупорил бутылку вина. Он налил вино и себе, и Ване. Под блестящими крышками оказалось восхитительное мясо, фаршированное какими-то травами, запеченная в фольге форель, овощи на гарнир и двенадцать устриц с лимонным соком в серебряном соуснике.
— Я не стал заказывать ничего сладкого, потому что там готовят отвратительные десерты, — сказал Давид и поморщился. — Приятного аппетита, Иван.
— И вам так же… Дед Мороз?
— Мое имя Давид, мальчик. К тому же Новый Год прошел, и мое прозвище будет актуальным только после следующего Рождества.
Они трапезничали молча. Ваня никогда не ел ничего вкуснее, единственное, что ему не понравилось, это устрицы. Зато это единственное, что понравилось Давиду. Он сказал, что ограничится ими и предложил свою половину остальной еды, взамен на Ванину половину устриц. Маньяк говорил очень вежливо, Ваня старался его не расстраивать и тоже рассыпался в вежливости, как мог. Давид налегал на вино, мальчик почти не притронулся к бокалу, лишь слегка пригубив из той же вежливости. Поужинав, Давид вновь уселся за пианино и закурил. Ваня не знал, что делать и сел на кровать. Вести беседу в планы Давида определенно не входило. Он курил и глядел в окно, окунувшись в мысли.
Не найдя ничего более занимательного, Ваня решил рассмотреть формулы Давида. Он почти сразу увидел их и поразился, что от беспорядочности не осталось и следа. Простые формулы, что могут принадлежать обычному человеку. Но внезапно структура полностью перестроилась, уравнения стократно усложнились. Спустя еще пару минут, Давид снова изменился, приобретая ту странную нелогичность, что была в больнице. Продолжалось это недолго, и Давид стал таким простым, что казался прекрасным. В нем не осталось формулы сложнее 'дважды два четыре'. Ваня смотрел на Давида почти полчаса, за это время колдун поменялся не менее дюжины раз.
— Давид, а где я буду спать? — наконец спросил мальчик.
— Ты что, не видишь кровати, на которой сидишь? — спросил Давид в ответ. Его уравнений опять изменились.
— Мы будем спать в одной?
— Я спал вчера, следующий раз будет только послезавтра.
— Вы спите раз в три дня? — удивился мальчик.
— Иногда, реже. Я не люблю спать.
— А почему?
— Мне снятся плохие сны.
— Но ведь это просто сны.
— Для меня не просто… — пальцы колдуна зависли на странно-печальном фрагменте мелодии, повторяющейся снова и снова. Так продолжалось несколько минут.
— Ты хочешь спать? — спросил Давид.
— Немного.
— Тогда ложись. Я сыграю тебе колыбельную, если ты хочешь.
— Мне никогда не играли колыбельных.
— А тебе рассказывали сказки? — внезапно заинтересованно спросил Давид.
— Да. Папа, пока был жив.
— А о чем они были?
— Ну, про Ивана Царевича, про бабу Ягу. А вы хотите рассказать мне сказку?
— Упаси Темный, конечно нет, — усмехнулся Давид. — Но я сыграю тебе, если ты не против?
— Конечно. Это же ваша квартира, вы можете делать, что хотите.
— Но ведь ты мой гость, Иван, причем, гость достаточно вежливый, так что я должен быть вежливым тоже.
— Я ваш пленник, а не гость.
— Это не имеет значение. Любой гость, так или иначе, пленник того, к кому приходит в гости. Тут имеет значение только степень гостеприимства. Моя степень настолько огромна, что я не могу тебя отпустить. Постарайся увидеть все именно в этом свете…