"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Обмывать ее телеса, скажу тебе, дело для храбрецов, типа тебя.
Смеялся даже краснощекий и пьяный Ральфи тоже. Все смеялись, кроме мальчика. Он сидел и внимательно смотрел на сержанта.
— Потому что, — продолжал сержант, — не все, кто видел ее промежности остались в своем рассудке. Вот погляди на Ральфи, он видел, и с тех пор пьет не просыхая.
— Ну, хватит уже, — вдруг произнес мальчик. Громко, сухо и даже резко.
Никто из собравшихся не ожидал, что этот мальчишка так может. Все перестали смеяться.
—
— Ну, хватит так хватит, — произнес одноглазый, отхлебнув из кружки. — Пойдешь к корпоралу Ральфи, в лучники. Он, конечно, пьяница, но стрелок добрый. Думаю, и тебя стрелять научит. Я пишу в твой контракт, что ты теперь лучник.
Он мокнул перо в чернильницу и что-то написал в контракте, затем свернул его в трубку и отдал бумагу краснощекому.
— Все, парень, теперь ты контрактованный лучник капитана Блоха. Задаток ты получил, а увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются.
— Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, — повторил солдат поговорку старого сержанта. Волков так и не узнал, дошел ли его первый талер до матери, он часто думал об этом. А сейчас солдат сидел в унылой харчевне разглядывая коновала.
Коновал был высокий, грузный, лысеющий мужчина с плохо выбритым лицом. Он первым делом надел грязный кожаный фартук и осмотрел стрелу.
— Надо просто вытащить эту стрелу? — предположил он.
— Надо, — согласился солдат. — Но она крепко засела в железе и выдергивать нельзя, потому что наконечник останется в ноге. Нужно будет сделать надрез.
— Ох, — тяжело вздохнул коновал.
— А вы, господин, и вправду хотите, чтобы эту стрелу вытаскивал я?
— А ты видишь здесь других коновалов, идиот? Ты ж вскрываешь свищи коням, нарывы коровам?
— Да, господин, но то коровы и лошади, или даже мужичье, а то вы…
— А потом рану нужно будет зашить. У тебя есть кривая иголка? Ты зашивал кожу лошадям?
— Да, господин, но то были лошади…
Солдат только сплюнул с досады, дал бы ему в морду, да встать не мог.
А вот кузнец солдату понравился. У него была пегая борода, крепкие руки и черные заскорузлые пальцы.
— Я обрежу деревяшку заподлицо, — сказал кузнец. — А потом приподниму, — сказал кузнец, разглядывая болт. — Потом мы снимем доспех и попробуем вытянуть ее.
— Ты щипцы принес? — спросил солдат. — Наконечник так не выйдет, его придется щипцами тянуть.
— Щипцы принес.
— Хорошо, как вытянем наконечник, нужно будет зашить, пару стежков сделать.
— Шить я не мастак, господин, — сказал кузнец.
— Ну, хоть обрежь деревяшки и сними поножь, — сказал солдат.
— Делаю, — произнес кузнец, доставая из большого ящика инструменты и раскладывая их перед собой.
— Садитесь на стол, господин. А ты, деваха, давай сюда лампу и встань слева, чтоб свет не застить. Ближе подноси. Ну, держитесь, господин.
Солдат
«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются» — вспомнил он слова сержанта. Каждое движение кузнеца отдавалось болью, а тот как назло не мог сделать что-то с одного раза. Не мог обрезать стрелу, не мог поддеть сталь. Почти все движения повторял дважды. Солдат понимал, что такую работу он делал впервые, поэтому молча терпел. Пальцы, ногти, вцепившиеся в стол, побелели. Со лба на нос скатилась капля пота. Но он молчал. Наконец, кузнец обрезал стрелу и снял доспех с ноги. Встал, вздохнул.
— Ну, вроде, я свою работу сделал, — он поглядел на коновала, а на том лица не было.
— Ну, что встал? Давай, — пригласил коновала Еган, — вытягивай палку из ноги.
— Я не могу, — вдруг сказал коновал, — не невольте меня.
Вдруг этот крупный мужчина всхлипнул и кинулся их харчевни проч.
— Вот дурак, а, — удивленно произнес Еган.
— Боится, — сказал кузнец. — Он молодому барону коня лечил, тот распорол кожу на груди во время охоты. Он ее, вроде, зашил, а конь все равно сдох. Молодой барон его на конюшне два дня держал. Его и сына. Бил обоих. Вот он и боится.
— Даже инструмент забыл, — произнес Еган.
— Вытаскивай ты, — сказал солдат кузнецу.
— Вытащить попробую, а вот шить я точно не возьмусь, не с моими пальцами. Мне ими и иголку не удержать.
Он снова сел на корточки перед столом, взял щипцы.
— А ну-ка, деваха, свети. Мне внутрь заглянуть надо.
Солдат знал, что сейчас начнется то, от чего он будет скрежетать зубами. Так оно и произошло. Кузнец потянул за древко. Древко вышло, а наконечник остался в ноге. Тогда кузнец своими черными пальцами стал раздвигать рану, чтобы увидеть наконечник. Еще одна капля пота повисла на носу у солдата.
— Вижу его, подлеца, — сказал кузнец. — Хорошо, что неглубоко сидит. Только кровь его застит. Свети ближе, прямо сюда.
Девушка еще ближе поднесла лампу. Солдат зажмурился от боли, а кузнец все ковырялся и ковырялся в ране, пытаясь поддеть наконечник. Солдат уже был готов не выдержать, у него уже звенело в ушах, когда кузнец сказал:
— Все, — и бросил на стол рядом с солдатом черный, весь в сгустках крови, похожий на шип наконечник болта. — Фу, как будто целый день работал.
Волков чуть отдышался и произнес, глядя на девушку.
— Шить тебе придется.
— Эй, Брунька, — сказал Еган, — бери иголку, кроме тебя здесь шить никто не умеет.
— Ноги-то я не шила ни разу, — сказала девушка.
— Больше некому, — сказал солдат, — придется тебе.
— Ну, раз некому, — девица залезла в сумку коновала, достала оттуда иголку, вдела нить, достала оттуда туес, открыла его, понюхала.
— Ну, что там? — спросил Еган.
— Она, — сказала девица. — Мы борова такой же мазью мазали, когда его собаки подрали.